В храме повисла гробовая тишина, даже пение служек прекратилось. Мужчина рядом замер и так и продолжал стоять столбом. А Жрец сотворил благостную улыбку и обернулся к Изабелле, успокаивая ее как ребенка:
— Ничего страшного, дитя мое, не волнуйся, это все нервы.
Потер руки, всеми силами подавая понять залу и ей, что никто ничего не слышал. Потом снова воздел кисти вверх и повторил слово в слово сакральную формулу:
— А ты Изабелла Савостийская, берешь ли в мужья Норберта Аргантарского?
— Нет, — уверенно повторила она.
И тут мужчина, стоявший рядом, отмер. Повернулся к ней с презрительным выражением на каменном лице и проговорил:
— Что ты сказала?
Кажется, до кого-то трудно доходит? Она едва сдержала нервный смех.
Это был важный момент, надо было собрать всю свою выдержку, чтобы не дрожал голос, а речь не звучала жалко. Потому что сейчас Изабелла говорила как владетель суверенного княжества Савостия:
— Я сказала, что разрываю все добрачные договорные обязательства, как данные моим отцом десять лет назад, так и подписанный вчера. Долгов Савостия перед Аргантаром не имеет, других неразрывных обязательств тоже. Простите, Норберт Аргантарский, но замуж я за вас не выйду.
Мужчина потемнел лицом и потянулся к ней.
— Что за чушь ты несешь?
Нехорошее, слишком быстрое и окрашенное гневом движение. Но она была начеку, подалась назад раньше. Откинула с лица вуаль и проговорила:
— Всего доброго, ваше величество. Желаю удачи.
И отвесила ему короткий, похожий на мужской поклон. А зал, примолкший было, теперь буквально взорвался. Послышалось аханье, возгласы и совершенно неподобающая торжественному моменту возня.
— Вернись сейчас же! — рявкнул король, бешено сверкая взглядом.
Нет, возвращаться она не собиралась.
Изабеллу трясло от волнения, противостоять этому человеку сейчас, было все равно что противостоять разъяренному хищнику. Не известно, что бы он с ней сделал, будь здесь только его подданные, и неизвестно, что планировал, не зря же он ограничил ее свиту до позорного минимума. Все это пронеслось в голове мгновенно.
Но в храме присутствовали правители сопредельных государств, сейчас это было на руку.
— Осторожнее, сир, помните, что я ваша гостья, — проговорила она, отходя еще на шаг. — Или объявите мне войну.
Если посмеете.
Но этого не прозвучало.
Не посмеет он при всех соседних венценосцах открыто применить силу, это было бы вопиющим нарушением дипломатического иммунитета, этикета и еще чего угодно. Да и кто он, вообще, после этого, если посмеет?