Герцог прошагал из стороны в сторону: так нельзя сейчас рубить наобум, надо провести расследование, полное, с дознанием, а обе бутылки на экспертизу, прямо сейчас. Прихватив тару из-под вина, он решительно прошел в столовую. Завтрак был накрыт, Арвиаль позвал повара:
— Мирран, когда мы покупали розовое вино? Повар откровенно вытаращился на хозяина:
— Дак, Ваша Светлость, давненько не брали, ужо годочка два, Вы ж не приказывали!
— Хорошо, иди, позже поговорим. — Быстро и аккуратно съел завтрак и поставил в известность Леннона. — В спальне уберетесь после обеда, пока не заходите. Все понял? — Дождавшись ответа от слуги, прихватив бутылки, вышел и срочно выехал в сыск. Неужели с ним кто-то хочет сыграть в кошки-мышки? Неужели графиня опять что-то затеяла? Ведь больше некому этим заниматься.
* * *
Я проснулась от какого-то разговора, будто кто-то уговаривал кого-то немного нудящим голосом, но второй не хотел поддаваться уговорам, отвечая довольно громко. Слышала резкий стук и дверь открылась, я разлепила глаза и обозрела графиню, которая сама опешила и тут же взъярилась, завопила, как баньши:
— Ты, дрянь нищая, уже и в постель к нему залезла! Вот почему он со мной порвал помолвку, из-за тебя, подстилка! — подлетела и пощечина обожгла мое лицо. — Дрянь, дрянь, дрянь! Из-за тебя он сбежал с бала, бросив меня на посмешище!
Я только хлопала глазами, пытаясь хоть что-то понять из ее воплей, а также пытаясь осознать — кто он? Она опять замахнулась, но в комнату влетел личный слуга Алена, не поднимая глаз на меня, Леннон аккуратно обхватил графиню и выволок коридор, а служанка, защищавшая спальню герцога от проникновения, заскочила внутрь и захлопнула дверь, закрыв на засов. Из коридора доносились оскорбления графини, а у меня по щекам текли слезы: самое ужасное в моей жизни свершилось — я обесчещена и брошена. Эта зараза теперь всем растрезвонит, если только Ален не защитит… Эта мысль ударила в голову — Ален, где он? Я повернулась к служанке, которая стояла, опустив голову вниз:
— А где хозяин, Эмма? Почему нет Алена? — Она, теребя передник, ответила, не поднимая глаз:
— Так хозяин еще утром уехал на работу, не велел заходить в спальню, а раз хозяин не велит, значит, у него почивает барышня. Это завсегда так было.
Мои щеки опалила краска стыда: Боги, как же стыдно! Какой позор! У него всегда оставались женщины, и он уподобил меня этим женщинам, даже не оставшись рядом. Неужели так тяжело было разбудить меня, поднять и отправить в мою спальню? Господи, как же жить теперь, как людям в глаза смотреть? Вопли в коридоре стихли. Я оттерла слезы с щек и осипшим расстроенным голосом попросила: