Как бы ей плохо не было, она не отпускала мою руку, и чуть смущаясь, позже объясняла это герцогу Арлийскому:
— Когда я держу Белль за руку, мне легче, — и я кивала головой, оставаясь рядом, только неизменно меня выгоняли за дверь во время процедур. Если раньше не было даже звука, то сейчас Лия кричала от боли, а я стояла у двери и плакала. Обычно лекари и целители выходили измочаленные, а медсестры что-то выносили в емкости, накрытой тряпкой.
Именно в один из таких моментов меня застал Арвиаль — у двери в палату Лии в помятом платье, тихо плачущую, с искусанными губами, красными от недосыпа и слез глазами, трясущуюся от напряжения. Он обнял меня, ничего не соображающую, за плечи, что-то говоря, повел в какой-то кабинет, усадив на козетку, как хозяин налил в стакан воды и заставил выпить. Я закрыла глаза, прижимая руки к груди, не могла никак успокоиться. Тогда герцог снял перчатки, в которых постоянно ходил, взяв мои заледеневшие руки, прижал к себе. Это был казус! Я недавно мечтала коснуться его рук, вдохнуть аромат его тела, но сейчас меня трясет не от сбывшихся желаний, а от глубокого понимания трагедии, происходящей на моих глазах. Как же хочется проснуться в своей каморке, пусть тайком, пробраться на кухню, потом обратно, зато увидеть живыми и здоровыми Аннарию и Лию. Сквозь сплетения моих мыслей донесся голос Арвиаля:
— Какие у тебя ледяные руки, Белль! Ты замерзла? — я мотнула головой и прижалась к его груди сильнее, обхватив руками его торс под камзолом, чувствуя под тонкой рубашкой только горячее тело мужчины, выплакивая боль и страх на его широкой груди. Ну и пусть, что это выглядит двусмысленно, зато мне легче. И меня, действительно, стали отпускать эмоции и напряжение постепенно схлынуло, а ласка Арвиаля (он одной рукой крепко обнимал, а другой гладил по волосам и спине) и его неповторимый аромат успокоили, отвлекли на другую, не менее грустную тему — возможности наших отношений.
Про таких мужчин, как герцог Арвиаль, говорят — за мужниной спиной, как за каменной стеной, жаль, что мне такой муж не светит даже в отдалении. Если он и влюбится, то жениться на мне точно не решится — такой мезальянс даже самым смелым не по зубам: я же храмовую мышь не прокормлю, а с таким приданым и невысоким титулом у меня нет даже малейшего шанса. Я вздохнула, зачем тревожить израненное сердце еще и призрачными мечтами о невозможном? Расцепила руки и осторожно отстранилась:
— Спасибо, Ваша Светлость, и извините за эту вольность, — глубоко вздохнула, как всегда, после сильного плача, опустив глаза к подолу измятого платья, теребя в руках носовой платочек, весь мокрый от слез, — Вы мне, действительно, помогли.