Хранитель долго смотрел ему в глаза, потом заметил:
— Глупо. Если ты не хранитель и не Посланник, а оружие ненавидишь, то не сможешь драться с белокрылыми. Впрочем, и с одним оружием против них идти сложновато.
— Значит, или взять в руки орудие убийства, или стать одним из вас? — с болью выдохнул рыжий.
Гаад вдруг вздохнул. Прошёлся к деревянному ведру с деревянным ковшиком, воды зачерпнул, выпил задумчиво прямо из ковша. Опять подвесил за загнутую ручку висеть снаружи по ведру. Тут уже на напряжённо ожидавшего его ответа повара взглянул. Сказал грустно, руки скрещивая на груди:
— Очень редко кто-то становится хранителем Равновесия по собственной воле. Так редко, что складывается впечатление: этот человек просто не знал о своём предназначении.
— Они жестокие… — выдохнул Карст сквозь зубы.
— Так устроен мир, — в глазах Гаада тоже появилась боль.
Правда, грустил Старейшина гадов недолго: вскоре схватил меня за руку, цепко свои тонкие пальцы на моём запястье сжав, и потащил наверх. Эх, а я так и не наелась.
Дождавшись, пока дыханье мучителя, растянувшегося на кровати, выровняется, я опустилась на пол. Так и сидела, напрягая и без того усталую голову. Как же выбраться отсюда? Как?!
Неподалёку бодро подвывали волки, отшибая новые мысли о побеге.
К рассвету сонливость совсем меня задавила. Я только на минутку прилягу, а то ноги уже затекли…
Только закрыла глаза, как меня облили чем-то ледяным. Прямо из ведра. С головы до ног.
Визжа, вскочила. Гаад стоял в паре шагов с большим деревянным ведром и ухмылялся. Да, гад самый настоящий. И как только родители угадали с именем?
Солнце ехидно подмигивало в окно.
Я стояла около него, пока главный злыдень завтракал. Мокрая и усталая. Сама не знаю, как у меня хватило сил держаться на ногах, почему не схватилась за стол. В теле появилась жуткая слабость, пол начал подрагивать, а комната медленно уплывала куда-то. Мне было больно и обидно, так как обычно бывало дома, в моём родном мире…
Странно, я впервые вспомнила, как плохо мне было там, как часто тогда мечтала, чтобы моя жизнь полностью изменилась или наконец-то закончилась. Болезнь моя была не смертельной, но и жить мне нормально не давала. Или это я себе мешала жить?
Но, оказывается, у меня ещё осталась гордость. Не хочу больше ни перед кем унижаться, не желаю просить пощады!
Гаад иногда бросал на меня презрительные взгляды. И это било по мне сильнее, чем голод, недосыпание и усталость.
Один раз я случайно встретилась со взором Карста. Сочувственным взором. А затем его глаза засветились. Этот свет был какой-то иной… не физический, неосязаемый… Я видела его каким-то внутренним зрением и всей душой потянулась к нему… Сияние обняло меня, согрело, утешило, приободрило…