— Супротив слова не скажу, Алёнушка, — ответила тётка Варвара. — Только смотри, места у нас мало, а тулуп один — на целый день ты уйти всё одно не сможешь. Сейчас по холодам то и дело зовут. То жар у ребёночка, то ещё что. Рудничное дело тоже народ косит — робят в забоях в воде по колено, а она студёная шибко. Да и камнерезы весь год пылью дышат, к зиме кашлем заходятся. Дед Михей-то у нас — долгожитель.
— Я попробую, тётя Варвара.
Быстро переделав все домашние дела, Алёнка принялась варить щи с запасом. Когда обед и ужин был готов, женщина отлила щей в небольшой горшок, закрыла его крышкой, обмотала холстиной, оделась и потопала в Полевской, в дом Стеши.
Открыла ей Стеша сразу. Была она, как и все девочки пяти лет, хрупкой, большеглазой и любознательной. Только заплаканной. Алёнка первым делом обняла маленькую затворницу, сказала, что всё будет хорошо, и позвала за стол обедать. Пока малышка справлялась с большой ложкой и тёплыми щами, Алёнка подбросила в печь дров, отправила внутрь горшок с крупой, водой и щепотью дорогой соли и принялась наводить порядок на полках и на полу.
Девочка поначалу неразговорчивая, отвечала на Алёнкины вопросы односложно. Но Алёнка не сдавалась. Её сыну шёл пятый год, и общаться с детьми она умела. Стеша, видя, что тётя добрая и ласковая, будто оттаяла, стала рассказывать про соседского гуся, про ребят на улице, которые её обижали. В какой-то момент Алёнка поймала себя на мысли, что сейчас расплачется. Ей жаль было девочку, но чем дольше она находилась в обществе маленького человечка, тем явственней перед глазами вставал Артёмка, а комок в горле делался просто невыносимым.
— А что у вас в подполе хранится, Стеша?
— Ой, тятя сказал в подпол одной не ходить. Там бабайка живёт, он за ногу схватит.
— Значит, схожу бабайку проведаю. Ему, наверное, тоже скучно одному. — Алёнка подняла тяжелую деревянную крышку и отставила её в сторону.
Темнота в подполе означала, что маленького окошка под потолком не было или его закрыли от холода. Пришлось зажечь вторую лучину. Когда Алёнка спустилась вниз по шаткой лестнице, первым делом она дала волю слезам. Невыплаканные, они бы осели на душе мутным слоем, а ночью вылились бы в очередной кошмар о детдомовском Артёмкином житье. Подобные сны мучили её периодически, но Алёнка считала их платой за свою устроенную жизнь здесь и за собственную тупость, благодаря которой она до сих пор не могла даже представить, где искать выход домой. Плакать старалась тихо, без всхлипов и стонов. Но нос всё равно шмыгал сам собой от заливающих его тёплых слёз.