Она бросила взгляд на окно, понимая, что лучше смерть, чем подобный позор, но там были шторы из плотной ткани, и Айола не успела бы растворить их и броситься вниз.
Вбежавшая рабыня, уже знакомая младшей дочери Короля, накинула ей на плечи длинный и просторный халат и мягко толкнула к ложу. Наличие шёлка на плечах и распущенные волосы, в которых она прятала своё лицо, давали какое-то укрытие от любопытных мужчин и женщин. Она остановилась в середине ложа, как учила её старуха, и в ужасе смотрела на своего Царя, мужа и господина, который в таком же длинном одеянии медленно, но плавно, шёл к ложу, потом взошёл по золотым ступеням и встал рядом. Он был невероятно высок и могуч, сейчас, в тончайшем шёлке, что окутывал его плечи, это было особенно заметно. Мягко опущенная ей на плечо рука напомнила Айоле, что она должна сделать — она опустилась на колени, дёрнула за тонкий пояс, что подпоясывал широкий халат Царя, и вздох ужаса застрял у неё в горле. Она, подняв голову с затуманенным от слез глазами, смотрела по очереди на ничего не выражающее лицо своего мужа, на людей вокруг, на Верховную Жрицу, которая медленно раскачивалась и пела выше и выше, почти переходя на визг, и не верила, что всё это происходит с ней — с Истинной Королевой, младшей дочерью Короля, Принцессой Линариума, с волосами, подобными льну, и глазами в цвет его цвета — Айолой.
Она видела, как приближается к ней жуткое лицо её мужа, и не нашла в себе сил отодвинуться от него. Сначала она слышала тихий голос, бархатный и обволакивающий, дарящий успокоение, и только потом поняла, что слышит родное наречье.
— Мне жаль, Царица, что вам приходится пройти через это, я бессилен изменить что-либо. — Он смотрел в фиолетовые глаза младшей дочери Короля, словно хотел убедиться, что она понимает его. — Всё, что я могу — это дать вам снадобье, уже через несколько мгновений вы уснёте, а придёте в себя, когда всё будет кончено.
— Нет, — вдруг сказал Айола, несколько дней назад она улыбнулась в глаза своему, как она считала, палачу, сейчас она не собиралась впадать в забытьё, она хотела помнить, как будет зачат её сын, как бы ужасно это не было. — Нет, — повторила она, сглотнув слезы.
— Хорошо, — Горотеон помолчал минуту, потом продолжил. — Вы имеете право выбрать, как это произойдёт.
— Боюсь, что я не знаю, что выбрать, мой господин.
— Тогда я выберу, — он подошёл ещё ближе, продолжил. — Вы будете на спине, я не стану обнажать вас и обнажаться сам, это произойдёт быстро и потому болезненно — это максимум, который я могу сделать для вас. Было бы правильно одарить ласками в первую ночь юную деву, но уверен, этого вы желаете ещё меньше.