По приходу в покои, старуха усадила младшую дочь Короля в воду, вымыла её волосы, что подобны льну, рабыни натёрли кожу голову каким-то отваром. Старуха сказала, что раны её быстрей заживут от этого, и, смазав тело кремом, от которого её ногам стало жарко, завернув в тёплые одеяла, причитая и шипя, велела ей спать. Утром Айола увидела в своих покоях новую рабыню, не было лучшей наложницы Царя, но младшая дочь Короля решила не задавать вопросов, тело её по-прежнему болело, и низ живота горел в огне. После сладостей, младшая дочь Короля хотела выйти на улицу, несмотря на недомогание, но рабыня, что заменила лучшую наложницу Царя Дальних Земель, бросилась ей в ноги и начала что-то говорить.
— Она просит тебя не выходить, дитя моё, — скрипела старуха. — Вчера ты вызвала гнев Царя, он призывал к себе двух наложниц, и обе они наказаны, Агуру, лучшую наложницу Царя, высекли прямо на базарной площади, как худшую из рабынь, а Анталия, тоже не угодившая своему господину, сидит связанная и ждёт своей участи. Никогда не было такого, если Царь призывал к себе жену свою и Царицу Ириму, потом он был добр и ласков со своими наложницами, он одаривал их ласками и подарками, и только провинившиеся получали заслуженное наказание. Все рабыни и наложницы бояться, что ты ещё больше разгневаешь Царя, и он накажет, а то и казнит кого-нибудь из них. Она просит тебя, дитя моё, пощадить их жизни и не выходить сегодня на улицу, не вызывать гнев своего Царя и господина.
Рабыня говорила, лёжа ниц перед Айолой, пряча своё лицо в ладонях, в голосе её слышался ужас и страх, который и без того жил в сердце младшей дочери Короля и подкашивал ноги юной Царицы.
Последующие дни Айола плохо ела и спала, ей снилось тяжёлое дыхание своего Царя и господина и разрывающая её тело боль. Несколько дней старуха рассказывала, что ту или иную наложницу или рабыню наказали, высекли или прижгли ей ягодицы калёным железом, отправив работать на грязные работы. Младшая дочь Короля не покидала своих покоев, и только плакала в тишине их, даже птичка, доставленная в её покои в золотой клетке, и ручной зверь не радовали её. Когда же пришло время, и Царь призвал Царицу к себе, Айола прошла свой путь по шёлку и стояла перед своим Царём и господином, предварительно поклонившись ему, как рабыня, осознав, что она действительно рабыня, и быстро встала — как велела старуха. Айола не смела поднять глаза на своего Царя и господина, как и подобает, она смотрела перед собой, руки её тряслись, ноги подкашивались, и она ждала, что прикажет её Царь и господин. Пожелает ли он высечь её на площади, как самую нерадивую рабыню, или сначала изольёт в неё своё семя, сделав то, зачем её призвал Царь и господин.