Ана обожглась о лучи в его глазах, вспыхнула бенгальским огнем и увидела окно во всю стену, за которым штормившее коричневое море сливалось с кипевшим серыми облаками небом. Потянувшись к молнии на куртке, она шагнула мимо застывшего в проходе мужчины… И пошла к окну, сбрасывая с себя одежду, обнажаясь перед оком Вселенной, чтобы та увидела, что творится у нее в душе и что происходит с ее телом. Прижалась ладонями к холодному стеклу и стала ждать, пока к ней подойдет молодой мужчина, имени которого она не хотела знать. Его прерывистое дыхание раздавалось у нее за спиной, шелестела падающая на пол одежда. Ана дрожала от нетерпения и дернулась, когда сильные руки дотронулись до ее шеи, потянулись вдоль плеч к ладоням, и к стеклу, словно тоже нуждались в спасительной прохладе. Мужчина стоял так близко, что от жара его тела ожили линии знаков и запульсировали под ритм сердца. Тван наклонился и прикусил зубами мочку правого уха — там, где были три сережки — заставляя Ану замереть от неожиданности, но через мгновение утонуть в клубившемся перед ней мире.
Хорошо! Как же ей было хорошо! С этим мужчиной, который, казалось, знал, что ей нужно, лучше нее самой, открывая ей неведомые ранее грани наслаждения. Невозможно! Невозможно было от него оторваться.
Насытиться им. Оказывается, Ана была жадной. Брала и брала, впитывая каждой клеточкой кожи чужие эмоции и желания, и перестав отличать их от своих. Права была Гая, Ане необходима была ласка! Требовалось несколько часов, когда все мысли — только о мужских губах и руках. Ей нужно было испытать тяжесть мужского тела и невесомость своего! И слушать, слушать пленительную песню из горячего дыхания и бессмысленного шепота…
Мужчина был стихией! Укутавшей Ану невидимыми полотнами из нежности и страсти. Красивый, сильный, ласковый, он слышал ее и отвечал на языке, звучавшем только между ними в комнате, быстро терявшей свет уходящего дня и выгоравших свечей, которых было много, повсюду — стоявших на полу, на столе и полках на стене, и мерцавших, как далекие звезды. Если все звезды гасли, Ана и Тван зажигали новые — не раскрывая объятий.
Когда насытилось жадное тело, Ана проваливалась в сон под уютное биение нашедшего покой сердца.
— Бэй, — донеслось до нее издалека.
Что это за имя такое? Как шепот или обещание ласки. А если произнести быстро и одними губами, то как короткий удар ладони.
Зачем ей нужно имя, если у этой встречи не будет продолжения?
Своего Ана тоже не сказала.
Но он оказался не только нежным, этот Тван, а еще упрямым и настойчивым, потому что не смирился с отказом и стал придумывать ей имена сам. Ему казалось важным — разговаривать не только телами. Мужчина старался удержать, когда Ана собиралась исчезнуть.