— Изменений дара нет. Новых знаков я не почувствовала, а те, что были, стали более живыми… ну, при желании я могу их легко ощутить.
— Какие?
— Пространства, камень, круг.
Ана говорила правду о том, что не почувствовала появления новых отметок, но знала от Гаи, что точек и черточек в одном месте стало больше. Они добавились к тем, что были раньше, закончив рисунок, который казался теперь одним целым. Но жрец промолчал о нем.
— Одевайся.
Ана опустила уставшие от напряжения руки и развернулась к Истинному.
Медленно подняла с пола одежду и, зажав ее в руке, прошла к столу, села на стул, не одеваясь и не сводя взгляда с мужчины.
Жрец никак не отреагировал на ее вызов, только отвернулся к балкону.
— Печать на памяти посветлела. Она становится тоньше. Кто-то или что-то, коснувшееся тебя за последнее время, связано с закрытыми воспоминаниями…
Девушка покачала головой.
— В моей жизни случилось много чего в последнее время.
Решение остаться раздетой было глупым, и Ане стоило огромных усилий сохранять расслабленный вид и сдерживать себя, чтобы не притянуть одежду к груди, скрываясь за ней. Но желание заявить, что она не рабыня, пусть даже таким дурацким способом, оказалось слишком сильным. Неловкость положения оправдывало только то, что выходка девушки произвела определенный эффект — Истинный избегал смотреть в сторону Аны, хмурился, и его голос напоминал собачий лай.
— Это не может быть временным изменением. Я склонен думать, что тот, кто наносил на твое тело знаки, ставил условием проявления не только время, но и обстоятельства. Благоприятные или, наоборот, нежелательные. Значит, будем действовать, как и собирались.
Он подошел к столу, выудил из недр своего одеяния небольшой бесцветный камень, пульсирующий светом, как если бы внутри него горела крошечная свечка, и положил его рядом с Аной, не глядя на девушку.
— Начнем сегодня ночью. Оставь селестит рядом с изголовьем кровати и, засыпая, начни с самого раннего своего воспоминания и… оденься! Дерзкая! — Мужской голос сорвался в громкое шипение.
— Мне так удобнее. Вечер слишком жаркий. Разве вы сами не чувствуете? У вас все лицо покрылось потом.
Наконец-то Ана испытала злорадство. Жрец подумает в следующий раз, стоит ли заставлять ее раздеваться догола. И девушка широко улыбнулась, глядя прямо в почерневшие, и не только от ярости, глаза.
— Завтра утром встретимся в саду, — Истинный направился к выходу.
— Там мне тоже придется раздеваться? — крикнула ему вслед Ана.
Как только за мужчиной закрылась дверь, она обхватила себя руками, скрывая грудь, и сжалась в комок. Что она творит! Зачем злить жреца?! Но его командный голос раздражал, а еще больше бесило то, что Ана превратилась в занятную головоломку, которую ему хочется разгадать любым способом, даже если придется сломать в процессе. Неизвестность будущего страшила. Особенно тайны, запрятанные в ее памяти. Всю жизнь Ана мечтала выяснить, кто она, обрести собственное имя, чтобы перестать пользоваться чужими. Но когда этим заинтересовалось так много людей, наделенных властью раздавить ее, словно таракана, стало страшно. Ведь неспроста прошлое закрыто таким непонятным образом?