«Сам-то по себе он чел не злопамятный. Только злой. И память у него хорошая…»
Отирая испарину с висков бурым от вездесущей дорожной пыли платком, Вадим предался невеселым размышлениям о ближайшем будущем. И чем дальше оснащеный мотором Даймлера костотряс уносил господина статс-секретаря от Царского села, тем мрачнее рисовались ему перспективы. Даже то, что Николай дозволил Банщикову лично отыскать и доставить во дворец адмироала Руднева, в данных обстоятельствах выглядело упущением Государя или же чудом неслыханного доверия с его стороны. Хотя, скорее, дело тут было не столько в отношении Николая к Вадиму, сколько в его сострадании к своей страдающей сестре.
«А мог бы ждать решения судьбы в караулке…
Столетием позже родится формулировочка: „Освобожден от занимаемой должности в связи с утратой доверия“. Но это там, у нас, в эпоху гуманную и демократическую, — „освобожден“. А здесь: раз-два и… „посажен“. И ладно, если в крепость. Можно ведь запросто в виде какой-нибудь березки-липки прорости, после иной „посадки“. Даже если из жалости к любимой сестренке он вдруг смилостивится, то прогонит с глаз долой „под надзор“. Это уж, девять к одному. И прощай интересная, высокооплачиваемая работа с перспективами карьерного роста. В лучшем случае — „золотая клетка“, как пожизненно невыездному, персональная „шарага“ в Институте…
А если тут, при всей этой цветущей буйным цветом нероновщине, сказать кому, что во времена тоталитарной диктатуры „кГовавой ГЭБни“ реально было восстановиться в должности по решению суда с выплатой зарплаты за время вынужденного отсутствия на рабочем месте и компенсацией „морального и физического“, свезут тебя в Желтый дом, касатик. И всего-то делов…»
Царское Село. Александровский дворец, Санкт-Петербург 1–2 июня 1905-го года
Историческая «тайная вечеря» императорской четы и троицы иновремян проходила в той самой Восточной курительной. Изрядно пропахшая горьковатой отдушкой табака комната хранила в трещинках резного потолка подробности многих судьбоносных бесед. Но их нюансы и тайны никогда не входили из пределов ее притенного, интимного мирка, ограниченого четырьмя стенами, укрытыми сверху донизу роскошью персидских ковров и коллекциями холодного оружия всевозможных размеров и причудливых форм. Доспехи, бунчуки, кальяны, индийские столики, уютные турецкие оттоманки с подушками вместо спинок, украшенные самоцветами и филигранной резьбой серебряные и золотые сосуды органично дополняли интерьер, будто сошедший по повелению Императора Александра III в пригород Северной Пальмиры с волшебных страниц «Тысячи и одной ночи».