Сами по себе, это верные решения. Но при их реализации, из-за спешки, допущены технические ошибки. Над ними нужно было работать, исправлять. Однако, Вы поступили иначе. Подписанный Вами договор с германским Императором отказались выполнять, а Думу, как только острота кризиса спала, разогнали. Закон о выборах был кардинально изменен, и в итоге Вы получили ручной, декоративный парламент, штамповавший все законопроекты правительства без сучка, без задоринки. Лишь вокруг флотских программ ломались копья: слишком больной была память об унижении наших моряков самураями, и слишком дорого стоили новые, громадные линкоры.
Такого отступничества и неверности слову Вам не простили ни кайзер Вильгельм, ни российское общество…
Понятно, что Михаил, излагая Вам эти эпизоды, так акценты не расставлял. Но я-то обязан это сделать. По долгу службы. Такие моменты гробят авторитет верховной власти на корню. Именно из них вырастают войны и революции…
Выразительная пауза, взятая Балком после этих слов, оглушила всех собравшихся физически осязаемой, ватной тишиной. Бившаяся в стекло бабочка нашла приоткрытую форточку и упорхнула. Из парка не доносилось ни звука. Птицы и кузнечики смолкли, стих шелест листвы деревьев, а внезапно померкшее закатное солнце мрачной стеной заслонила заходящая с запада предгрозовая туча.
— Вы можете считать меня паникером или перестраховщиком, — отчеканил Василий, впервые с начала своего монолога пристально взглянув в глаза Императрицы, — Однако, я должен был учитывать вероятность того, что после подобных откровений мы, все четверо, до конца своих недолгих дней будем обитать в крепостном равелине. Как обязан был я учесть и то, что в столь прискорбном для нас случае, судьба России может покатится по трагической дороге, в нашей истории уже вымощенной костьми десятков миллионов погибших. И в их числе — останками Вашей семьи. И сына Вашего, и дочерей…
Вот чего я страшусь на самом деле. Поскольку, как человек действительно военный в отличие от господина Банщикова, я при любых обстоятельствах не имею права личные интересы ставить выше державных.
Вот, пожалуй, и все, что нужно было сказать в качестве предисловия. Теперь, Ваше величество, если прикажете, я готов изложить факты нашей истории, не лучшим образом характеризующие некоторых Ваших родственников.
Только подумайте еще раз: Вы этого действительно хотите? Здесь и сейчас?
* * *
— Все-таки, Государь, почему Вы так не любите ворон? И котов?..
— Это Вы по записям в моем дневнике рассудили, Василий Александрович?
— Ну, в общем-то, да…