Я вошла, стараясь ступать неслышно, но не из боязни, что меня обнаружат, а дабы не раздражать лишним шумом нездоровую психику маньячки. От того, как я поведу себя в ближайшее время зависит не только моя жизнь, но и судьба самого родного мне человека. И если свою смерть я готова была поставить на чашу весов, в конце концов, практически с самого начала было ясно, что всё закончится только гибелью одного из нас, и мне как то удалось смириться с этой мыслью, то терять маму…
Фигурой, замотанной в непонятное полотно, оказался мраморный ангел со сложенными за спиной кипенно-белыми крыльями. Слева от него стоял высокий каменный саркофаг с резными стенами, рисунки изображали мифических животных, небесные светила и что-то еще, было трудно разобрать из-за стекающего водопадом жёлтого и черного воска. На крышке каменного гроба были расставлены десятки пылающих свечей и догоревших огарков, розы, еще не успевшие завянуть и совсем сухие бутоны.
Я протянула руку к медной табличке, еще не окислившейся от времени, и смахнула застывший воск.
Тому, кто был всегда опорой нашей
От тех, кем он неистово любим
Тут покоится сын, племянник и отец
Серджио Апакаре
1937–2018
— Он сам виноват, — вышла из тени Малена, — мне пришлось его убить.
Глава 33.
У всякого безумия есть своя логика.
Меньше всего на свете мне хотелось бы сейчас вступать в диалог, но некоторым нужна публика, дабы в полной мере она могла оценить гениальность задуманного и титанические усилия, потраченные на воплощение преступного замысла.
Моей же задачей было тянуть время, поэтому я заинтересованно кивала и вставляла ничего не значащие междометия. Ах если бы Малену интересовало что-нибудь кроме собственной бравады и чванства, но увы. Я вынуждена была слушать её исповедь, и кивать, словно китайский болванчик.
— Ему просто нужно было принять меня своей наследницей и всё. Но он только твердил, что я недостойна и все его дети сплошное разочарование. Даже тебя, в результате заграбаставшую силу, он называл ничтожеством, а твою мамашку шлюхой-пустоцветом. Такой потенциал и опять мимо, — со злорадством шипела она, считая, что ранит меня свои ядом. Слова о маме впились злыми осами, на мнение папашки мне было плевать, но переживания о ней не давали трезво мыслить.
В ушах шумело, сердце заходилось в истерике, руки покалывало от силы, туман клубился у моих ног, словно щенок, выпрашивающий ласку, заискивал и ластился. Это обстоятельство крайне злило «сводную сестренку», и она не скрывала своей ярости.
Мелко подрагивающие, израненные пальцы, с плохо зажившими, местами кровоточащими рубцами, держали небольшой пистолет, направленным на меня. Черные тени лишь подчеркивали мутные, водянистые глаза, обескровленные, бледные губы, портила презрительная усмешка, лицо заострилось, волосы висели грязными патлами, а сероватую кожу покрывала испарина. Она была похожа на наркоманку во время ломки…