— Оскорбительно такое слышать, — с укором затянул бес, но Железный продолжал, будто не замечая:
— Например, изображает беспризорного щенка, который скулит под дверью и которого требуется обогреть и приласкать. А при необходимости — обеспечивает заунывный вой ветра и отдаленный рокот толпы. За ним же финальные аплодисменты.
— Какого ветра, старичок? — удивился Жерар. — При чем здесь я?
— «А рассказать, как он ветра изысканно пускал, — продекламировал я вполголоса в сторону, — так все перед тем тщета! Все падет жалким прахом…»
Оба посмотрели на меня заинтересованно.
— Вспомнилось вдруг, — сказал я скромно. — К слову пришлось. Отчима моего стихи.
— Мстительный юноша, — констатировал Убеев с откровенным удовольствием. — Наш человек, сто пудов. — Он перевел взгляд на беса. — Ну, ветра. Который воет. Как его бишь… Борея… Или там Зефира.
— «Ночной Зефир струит эфир», — не унимался я. — И тоже, надо полагать, делает это изысканно.
Жерар в раздражении показал мне клыки, с видимым усилием проглотил готовый вырваться рык. Ага, проняло, нечистого! Будет помнить «хрена с горы».
Убеев сдержанно улыбнулся. Заметивший это бес агрессивно встопорщил усы:
— Борея сам изображай, старичок. С меня и щенка хватит. Кстати, ты-то чем намерен заняться? Руководить из укрытия? «Двести метров левей, мои солдаты! Там укрепленная огневая точка. Завалим ее своими трупами! Ура, ура, ура!!!» Так, что ли?
— Я-то? — удивился Убеев. — Я, естественно, выступаю в амплуа жен-премьера. Солирую. Как всегда на высоте Инфлекибел Хромец в хромовом пальте. То есть Несгибаемый.
— Железный, старичок. Как?
— Железный. Хромец — железный. Айрон, если желаешь.
— Тем более.
— А может, — перебил я, — прекратим наконец выстебываться и поговорим серьезно? Вы народ опытный, вместе провернули не одно дельце, понимаете друг друга с полуслова, вам достаточно и намеков. А я что-то подтормаживаю. Согласен, и «хрен с горы», и «рояль в кустах», и Борей — это образно. Жен-премьер — красиво. Все круто, о'кей, пять баллов! Только мне бы хотелось конкретики. Потому что, как мне кажется, мы тут не чаепитие в Мытищах устроить собрались. А пошуровать кое-где в качестве очень плохих парней. Да?
— Вот теперь корнеплод созрел, — удовлетворенно заключил Убеев. — Да, Павля. Мы будем этой ночью очень скверными мальчиками. Бед бойз. И пошутить нам больше возможности не представится. Разве что грубо. Ножку старику подставить, женщину голышом на улицу вышвырнуть, у ребенка игрушку отобрать и тому подобное. Спрашиваю последний раз. Тебе не слабо?
— Без проблем. — Я соорудил гримасу отпетого подонка. — Я зол на весь свет.