Я не понимала, что произошло, почему он остановился, почему не захотел продолжить, когда я уже готова была сама.
— Ты прости, я, как тебя вижу, зверею просто… — пробормотал Аслан, глубоко затягиваясь, потом глянул на меня коротко и опять отвернулся, произнес дрогнувшим голосом:
— Ты… Застегнись, пожалуйста, а то я, бля, не уверен, что…
Я в недоумении оглядела себя, и, пыхнув щеками еще сильнее, чем до этого, принялась приводить в порядок блузку, оказывается, расстегнутую на груди и не скрывающую простенький спортивный лифчик, потом кофту, полы которой вообще потерялись под дубленкой, а затем и саму дубленку, до того, как я села в машину, плотно запахнутую и завязанную поясом. Как он умудрился это все на мне расстегнуть за время поцелуя, что я даже и не заметила, не поняла ничего — загадка. Хотя, с его опытом…
Тут у меня что-то кольнуло резко. Может, поэтому не стал продолжать? Не понравилось то, что увидел? Конечно, у него такие девушки были… Я сама лично парочку звезд, которых он катал на своей навороченной тачке, да и не только на тачке, наверно, знала. Куда уж мне. Заучке глупой. Раскатала губу. Захотела. А он раздел, глянул, и все. Запаковывайся, конфетка, обратно, я тебя не хочу.
Почему-то обиделась, хотя, по-хорошему, радоваться бы мне, дурочке, что все закончилось так рано и без ущерба для меня. А вот не радовалась. Злилась и обижалась. До слез прямо. Невыносимо стало с ним сидеть в таком замкнутом пространстве, дернула ручку двери, заблокировано.
— Ты чего делаешь? — Аслан наблюдал за моими истерическими дерганьями с нескрываемым удивлением.
— Я хочу выйти!
— Куда?
— Домой! А ты давай, езжай по делам. Других девочек катать.
— Ты — дура?
Ах, он еще и оскорбляет! Опять мы вернулись к издевкам! Стало еще больнее.
— Сам дурак! Давай своих фитоняшек окучивай, а ко мне чтоб не подходил, ясно?
— Ясно.
Аслан выкинул сигарету и вырулил из проулка. И развернулся в сторону пригорода. Я, перестав дергать ручку, просто злобно смотрела на него, даже не думая спрашивать, куда это он намылился. Все равно, судя по настроению и злому лицу, не скажет. Только самолюбие свое в очередной раз потешит, гад! А вот фиг ему! Пусть только остановится и выпустит.
Но, когда мы через пятнадцатиь минут выехали из города окончательно, я начала переживать. И смотреть по сторонам и на Алиева с испугом. Кто его знает, гада? Вдруг с ума сошел? И бросит меня здесь, посреди трассы? Или в лес завезет. И плевать ему, что его бабушка моя видела, никто ничего не докажет. Папочка отмажет. Я ж его не знаю совсем! Только то, что он буйный, а в последнее время спокойный. Может, это у него ремиссия была? Временное просветление? Ох, мама…