И поцеловал.
И дальнейшее я практически не осознавала, потому что вот прямо сразу, прямо в тот момент, когда он коснулся меня там губами, меня выгнуло непроизвольно такой волной удовольствия, что воспринимать происходящее я при всем желании была неспособна.
Помнила только, что трясло меня невозможно как, и руки не находили опоры, и диван кожаный скользил под влажной от пота спиной, и ощущала я себя буквально умирающей от бесконечного удовольствия, волнами проходящего через мое несчастное, измученное тело.
И, когда мучитель мой наконец-то вернулся ко мне, и поцеловал в губы, глубоко и жадно, щедро делясь со мной моим же вкусом, я умерла еще раз. Сладко-сладко. Долго-долго.
И воскресла только минут через пять, когда наконец-то смогла свести ноги.
Аслан лениво целовал мои измученные губы, шею, ключицы, перебирал выбившиеся из косы волосы.
— Что это… Что это было? — тихо спросила я, когда смогла вспомнить, как произносятся слова. Для этого пришлось фразу сначала в голове построить.
— Это назывется поцелуй, заучка. Настоящий поцелуй.
16
Аслан.
Я Новый год за свои восемнадцать лет отмечал по-всякому. Так, как, наверно, не каждый сорокалетний мог себе представить. Горы — были, море с пальмами — было, Ибица — и та была, буквально в прошлом году, как только восемнадцать исполнилось.
Ну и дома, с мамой и отчимом, а малявкой даже на кремлевской елке побывал, правда не в сам Новый год, конечно же, но впечатлений хватило.
Но никогда не испытывал того, что переживал в маленькой хрущевской двушке, с простым и стандартным праздничным столом с оливье, курицей с яблоками и советским шампанским.
Потому что не важно, где отмечать. Важно, с кем. И плохо, что я так поздно это понял. И хорошо, что все-таки понял.
Я смотрел в сияющие глаза маленькой скромной девочки, сидящей напротив и так мило, так заводяще смущающейся, и не мог утерпеть, чтоб в очередной раз губы не облизать. Как-будто на них все еще оставался ее вкус.
Мягкий и сладкий. Такой, черт! нежный, что при одном воспоминании рот слюной наполнялся. И приходилось спешно сглатывать и маскировать свою звериную сущность едой или выпивкой.
И думать о том, что я, конечно, молодец, тут без вопросов. Потому что сдержался днем, не стал доводить дело до финала, как хотел. Но дурак. Потому что не стал доводить дело до финала, хоть и хотел.
И теперь вот член очень мне за это благодарен. И мозги явно не на месте до сих пор. Сперма, наверно, туда ударила. И надо бы что-то делать с этим. Потому что, еще чуть-чуть, и наброшусь ведь на ничего не понимающую заучку, прямо тут, в маленькой хрущевке, на глазах у ее бабули. И это будет фиаско, братан…