Она проснулась несколько часов спустя, вышла из комнаты и увидела, что на кухне убрано, а Диаса снова нет дома. Когда он вернулся домой, у него в руках была картонная коробка, в которой лежали разрозненные блюдца и кофейные чашки. Диас поставил коробку на стол и снова вышел, чтобы занести еще одну, заполненную тарелками, стаканами, мисками. Все они были из разных сервизов. Он распаковал посуду и поместил ее в посудомоечную машину.
Голова у Миллы раскалывалась от боли, глаза опухли и покраснели от слез, а горло саднило.
- Я сожалею, - пробормотала она.
- Никаких проблем.
Она вздохнула.
- Где ты взял посуду?
- Я нашел распродажу возле одного из домов, когда двигался по Китти-Хок>2 к магазину Уол-Март.
Учитывая, насколько пустынными были Внешние Отмели в это время года, найти распродажу было равносильно чуду. Еще через минуту она представила этого мрачного, одетого во все темное мужчину, расхаживающего по рядам и скупающим старые чашки и тарелки. Он и сам, наверное, не понял, насколько неуместно выглядел там, среди обыденных, бывших в употреблении вещей.
Потом Диас сделал бутерброды, и Милла поела, а после обулась, накинула пальто и медленно побрела к океану. Она шла, казалось, целую вечность. Прохладный ветерок обдувал ей лицо, а разум так оцепенел, что Милла не могла ни о чем думать. Но сейчас для нее это было даже благом. Наконец она повернулась, чтобы вернуться обратно к дому и резко остановилась, увидев невдалеке Диаса. Он держался на расстоянии примерно тридцати-сорока ярдов, не нарушая ее уединения, но, тем не менее, не упуская ее из вида.
Он стоял и ждал Миллу, спрятав руки в карманы черного жакета, сощурив глаза от морского бриза. Милла знала, что это необъяснимо, но она вдруг почувствовала ярость, увидев его рядом с собой. Не останавливаясь, она выкрикнула на ходу:
- Боишься, что я утоплюсь?
Вопрос был задан сердитым, язвительным тоном, но его тихое "Да" заставило девушку замолчать. Она шла, пытаясь удержать незваные слезы. Ее веки были настолько опухшими и воспаленными, что Милле не хотелось снова плакать. Она не забыла, как вышагивала этой ночью без сна, думая об океане и о своем желании броситься в холодные волны, чтобы навсегда избавиться от горя и боли. Но Милла знала, что никогда не сможет сделать этого. Слабость была не свойственна ее натуре, потому что, если бы это было так, она не продержалась бы все эти мучительные десять лет неведения и страха.
В своей семье она всегда слыла идеалисткой и мечтательницей. Мог ли кто-либо тогда предположить, что под нежной девичьей кожей скрывается слой упорства и настойчивости. Но даже самый необъятный запас силы и терпения имеет свой предел.