– Это доктор Джемс, – сказала женщина, – он дал самые строгие приказания всем нам и мы не могли не слушаться его. Он боялся того, что теперь случилось; и кто знает, миледи, что это не будет стоить вам жизни.
– Прощаю вам, – сказала графиня.
– О леди Дженни, помиримся в эту страшную минуту, – продолжала она, умоляя, как бы увлекаясь непреодолимым чувством; это был ваш отец, мой муж! А теперь, вот он лежит мертвый перед нами. Он перешел в мир, где нет ссор; простите мне оскорбление, которое вы считали меня способной нанести вам; простите меня за удаление ваше из отцовского дома, до которого я сама того не желая, довела. Будем друзьями, по крайней мере сегодня, если уж нам не суждено быть ими позже.
Дженни положила свою руку в руку графини.
– Он поручил мне сказать вам, что он любил вас, что он хотел видеть вас, но что доктора запретили это ему. Смерть его была совершенно спокойная, и полная надежды на лучший мир.
«Еще короткое время, – сказал он, – и мы все соединимся там».
Леди Окбурн все еще держала руку Дженни в своих руках; она припала к подушке, на которой почивала голова умершего. Подавленные крики, прерываемые всхлипываниями, заставили ее обернуться. Это была Люси, которая, проснувшись, вероятно, при приезде Лоры, зашла в комнату, еще не совсем одетая.
– Ты, ты тоже скрыла это от меня, Люси! – Сказала графиня. – Я верила твоим словам!
– Она ничего не знала, – сказала сиделка. – Мы боялись, чтобы она вас не предупредила, миледи.
– О Дженни, – плакал ребенок, – почему ты меня больше не любишь? Ты знала, что он умирает и ты мне ничего не сказала: ты не хотела, чтобы он в последний раз поцеловал меня!
– Я не имею никакой власти в доме, Люси, и могу делать только то, что мне велят. Я здесь чужая.
Лора со времени прихода леди Окбурн стояла на коленях в углу комнаты; она с ней не говорила, и Люси ее не заметила.
Дженни обернулась к ней.
– Он простил тебя, Лора, совсем простил; он благословил тебя. Он умер даже без гнева на мистера Карлтона. Он умер благочестивым христианином и нежным отцом.
Она разразилась рыданиями.
– Ах, что ж из того, что я знаю, что мой отец умер так, в мире со всеми и с самим собою, что он теперь отдыхает со счастливыми, удар от этого не легче; я не могу перенести его.
Она проговорила эти последние слова в чрезмерной горести. Эта ночь в самом деле была сильным испытанием для всех, но удар сильнее других поразил Дженни Шесней.
Однако, несмотря на все обиды, нанесенные ей, Дженни должна была признать свою несправедливость по отношении к своей мачехе. Данный момент исключал возможность злопамятства, и она не могла не признать ее преданности, как жены, и безупречное исполнение всех обязанностей, которые наложил на нее брак с лордом Окбурном, хотя лично не могла принять его.