Осенью Лика, наконец, ушла от него. И Никита впервые за долгое время почувствовал себя, словно снял чужую мешавшую одежду, которую он носил так долго и от которой ужасно устал. Хотелось потянуться неторопливо, со вкусом, и почувствовать каждую клеточку тела, каждый уголок души.
Только Хоббита не хватало. Как ни просил Никита Лику, чтобы она оставила ему бульдога, как ни призывал понять, что с ним псу будет лучше, бывшая уже жена не согласилась и Хоббита забрала. И теперь Никита возвращался в пустую квартиру, где его никто не ждал.
Первое время Никите казалось, что Хоббит просто разоспался в комнате, на хозяйской кровати, как с ним иногда бывало. Но он тут же вспоминал, что смешной ласковый пёс, которого Никита долгое время считал своим и который тоже привык и привязался к нему, теперь вовсе и не его, а только Ликин. И Никита иногда ходил к дому тестя и тёщи, где теперь всё чаще гостил бульдог, когда хозяйке было совсем уж не до него. Бывший тесть даже время от времени звонил, сообщая, во сколько они с псом отправятся на прогулку, чтобы дать зятю возможность повидаться с Хоббитом. Но потом Лика случайно увидела одну из таких встреч, закатила отчиму страшный скандал, и тот, явно смущаясь и тяготясь ситуацией, попросил Никиту больше не приходить. Лишних проблем для тестя Никита не хотел и согласился, хотя по Хоббиту по-прежнему скучал.
Зимой Никита впервые полетел в Индию. Командировка туда считалась престижной и многообещающей: брали только лучших специалистов. И Никита почувствовал себя польщённым, хотя вообще-то не слишком нуждался в явном признании своих заслуг.
Индийские коллеги встречали их очень радушно, приём следовал за приёмом, экскурсия за экскурсией, даже голова шла кругом от насыщенной программы. И это отвлекало от одиночества, которым Никита скоро стал тяготиться, хотя и понимал, что скучает не по Лике, а только лишь по Хоббиту. Осознание этого вызвало у Никиты лёгкую грусть: было странно, что забавный бульдог оставил в его сердце гораздо более глубокий след, чем жена.
После Индии всё вернулось на круги своя. Только старшие коллеги стали общаться с ним как с равным, явно выделяя среди других молодых сотрудников, впрочем, очень немногочисленных: ведь ровесники Никиты после институтов старались если не уехать за границу, то хотя бы устроиться на совместные предприятия или в частные фирмы, где платили не в пример больше. Но Никита чувствовал себя на своём месте и менять свою работу не хотел, хотя институтские друзья время от времени звали к себе. Именно на заводе он теперь чувствовал себя нужным и полезным, а потому приходил раньше всех и уходил одним из последних. Немолодые вохровцы, дежурившие на входе, скоро стали звать его термоядерной помесью ранней пташки и полуночника и при встрече и прощании жать руку, что в их среде было знаком нескрываемых симпатии и признания.