Родители, конечно, обрадовались. Никита тогда ещё был подростком, прекрасно себя чувствовал, живя с мамой и папой, никуда от них переезжать не хотел и причину радости понял гораздо позже. А тогда в их отношении к Раисе Григорьевне ничего не изменилось: просто некуда было меняться, они и так заботились о ней и не бросали одну. А та иногда дарила маме какие-то старые вещи, торжественно называя их семейными реликвиями. Вскоре, правда, она обычно начинала по ним скучать и требовала срочно отдать их обратно. Мама, относившаяся к старческим чудачествам с пониманием, подарки с благодарностью брала и без обиды возвращала. Никита над кочевьем ненужных вещей то к ним, то в Чухлинку посмеивался, но Раису Григорьевну любил, частенько заезжал к ней после института, со стипендии обязательно покупал ей вафельные тортики и появившиеся в продаже польские рулеты, до которых его родственница была большой охотницей, и слушал её бесконечные воспоминания о прошлом и многочисленных родственниках.
В ноябре Раиса Григорьевна сломала шейку бедра. Старушка очень любила латиноамериканские сериалы и старалась не пропускать ни одной серии. Вот и в тот день она прилегла на диван, ожидая начала, и задремала. Проснулась уже в сумерках, в ужасе подскочила, понимая, что, скорее всего, проспала любимое зрелище, и не удержалась на ногах. Упала она неудачно, травма оказалась серьёзной. Примчавшийся по звонку Никита, успел застать «скорую», помог водителю спустить Раису Григорьевну с пятого этажа к машине, а потом они с родителями по очереди ежедневно навещали её в больнице.
Когда старушку выписали, выяснилось, что ей нужен постоянный уход. И тогда было решено нанять сиделку. Подработать охотно согласилась соседка их родственницы, молодая ещё бойкая женщина. Но, увы, через полтора месяца Раиса Григорьевна умерла. Вскоре стало известно, что квартиру она отписала своей сиделке.
Никита с мамой к воле покойной отнеслись с уважением и постарались поскорее забыть о не доставшемся наследстве. А вот отец страшно переживал. Ухаживал за родственницей жены он бескорыстно, но в последние месяцы та так часто говорила о том, что квартиру завещала Никите, что отец уже привык к этой мысли и крушение надежд стало для него потрясением.
Неожиданно болезненно восприняла происшедшее и Лика. Никита даже удивился, настолько он не привык к сильным эмоциям с её стороны. Обычно Лику мало что задевало настолько, чтобы вызвать выраженную реакцию. Ко многому она относилась то ли философски, то ли, выражаясь языком Витька, пофигистично. Никита в природе её не ярких, словно сглаженных, эмоций разобраться не мог и предпочитал думать, что она просто из тех бессребренников, кто далёк от материального. Это кажущееся или настоящее — он точно не знал — отсутствие корысти в ней его восхищало, особенно на фоне того, что творилось в стране, когда все или почти все пытались даже не заработать, а «урвать» побольше.