— Мне не нужны подарки, по которым создается впечатление, что тебе не все равно.
— Мне не все равно.
— Зато мне все равно, — резко, но это правда.
Я не хочу быть игрушкой, в которую он периодически вставляет новые батарейки и она начинает работать в прежнем режиме: улыбается, радуется, поет, а после хозяину надоедает и он ставит старый аккумулятор, который едва вытягивает из нее движения.
— Вероника.
— Нет, — я упрямо кручу головой. — Разговор окончен. Извини.
Я встаю из-за стола и иду в туалет, где умываюсь холодной водой и выжидаю несколько минут, убеждая себя, что все сделала правильно. Когда я возвращаюсь коробочки на столе больше нет.
— Мы можем ехать? — уточняю.
— Да.
— Отлично.
Мы встаем из-за стола и направляемся на выход из ресторана. Я надеваю шубу и выхожу из помещения, глотая свежий воздух. Между нами совершенно точно ничего не будет. Мы праздновали Новый год порознь: я в нашем доме со Светкой, а Матвей… я даже не знаю где он был.
Я сказала ему правду. Я больше не хочу бегать туда-обратно. Не хочу чувствовать что-то к нему и пытаться его понять. У меня есть я, моя беременность и дети, которые родятся очень скоро. Это единственное, о чем я должна думать. Именно поэтому когда мы садимся в машину и Матвей что-то пытается сказать, я его обрываю:
— Давай сведем общение к минимуму. В контракте нет ни единого слова о том, что я должна с тобой разговаривать. Я бы предпочла придерживаться его пунктов и общаться только на приемах и там, где есть журналисты.
— Как скажешь, — холодно отвечает он и заводит автомобиль.
Мы приезжаем домой, после чего я сразу же ухожу в свою комнату. Сегодня ко мне должна приехать Света, а еще мне чертовски интересно, почему Ира не выходит на связь и пресекает любые попытки поговорить. Об этом можно спросить у Матвея, но опять же, захочет ли он раскрыть правду? И что попросит взамен?
Я наспех принимаю душ, после чего забираюсь в кровать и решаю поспать. Меня клонит в сон практически ежедневно и в последнее время я едва ли могу бороться с этим желанием организма. Малыши внутри толкаются так, что иногда я едва сдерживаюсь, чтобы не стонать. У меня уже двадцать пять недель. Живот растет не по дням, а по часам.
И я жутко переживаю из-за родов, потому что хоть Матвей и молчит, но мне нужно носить малышей подольше. Желательно, недель, до тридцати восьми, а лучше сорока, чтобы оба ребенка сформировались. Я переживаю, что роды начнутся преждевременно и я потеряю малыша от Матвея. Я не хочу этого, особенно после того, как он сказал, что знает, каково это — потерять ребенка.