— Я много терял в своей жизни, Вероника. Любимую девушку, ребенка, еще одного ребенка, мать. Я устал от потерь, Ника. Я жутко от них устал. И ты с беременностью просто как кол в кровоточащую рану, — он вздыхает. — Я подумал, что проще не привязываться, забить и просто относится к тебе как к пациентке. Я даже отказался от того, чтобы говорить тебе что-то, но когда я понял, что ты можешь потерять ребенка… да и вообще пострадать сама. Я хреновый рассказчик, да? — он поворачивается ко мне и усмехается.
— Пока мне понятно только то, что ты боишься за ребенка.
— Я боюсь за вас всех. И ты… ты тоже стала тем, что мне дорого. Ты непосредственная и особенная, Вероника. Настоящая.
— Расскажи мне о ней, — прошу тихо. — О той, кого потерял. Если можешь, конечно.
И он рассказывает. Без подробностей, сухими фактами, но я чувствую его боль, знаю, каково это потерять то, что тебе дорого.
— А потом? Ты сказал, что потерял еще одного ребенка.
— Да. Я не смог его спасти. Тяжелые роды, сильное кровотечение, я тогда еще был не настолько опытным, хотя тоже повидал немало. Не умел отключить чувства, Вероника. Поддался панике. Это не было моей ошибкой, но я всегда буду винить себя за то, что полез принимать роды у той, которая носила моего сына.
— Вы были парой? — спрашиваю, потому что он ничего не сказал о ней.
— Нет, — Матвей мотает головой. — Она была той, кто должен был родить мне ребенка. Я хотел воспитать сына или дочь. Не получилось. А потом Света… и ребенок с синдромом Дауна. Черт, это рок. Я когда понял, что и ты от меня беременна, первым делом проверил все анализы, скрининги, все, заставил сдать все дополнительно. И ничего, понимаешь. Все отлично. Дети здоровы, но… я до сих пор не хочу привязываться, Вероника. Ни к тебе, ни к ним, но меня тянет. Ты тянешь. И я вижу, как ты страдаешь, знаю, как тебе больно, и понимаю, что это вредно для детей.
Он запускает руки в волосы и встает, отходит от дивана на несколько шагов и чертыхается. Подходит ко мне ближе и опускается на колени у моих ног.
— Прости меня, — его руки крепко сжимают мои, он целует мои ладони и прижимает их к своему лицу. — Прости, Ника, пожалуйста. Я не хочу больше терять.
— Зачем контракт? — решаю спросить то, что меня волнует. — Зачем это, если я дорога тебе? Зачем запугивания, угрозы?
— Я не горжусь этим, — спокойно говорит он, и я вижу, как его кадык дергается, — я не принц из сказки и часто поступаю дерьмово. И контракт то, чем я не могу гордиться и за что ненавижу себя до сих пор. Я думал, что смогу, что все будет честно, Вероника. По договору. Связал себя как мог и не устоял. Не смог. Я дурак, да.