«А в чем, собственно, ты упрекаешь ее? — мысленно остановил себя Коста. — Что ты можешь предложить взамен? Ты, ссыльный, бездомный?..»
Воображение рисовало картины одну мучительнее другой. Никому в жизни не завидовал Коста, а вот Дзамболату завидовал.
И, кажется, никогда с такой ненавистью не смотрел он на свое убогое холостяцкое жилище. Железная кровать покрыта байковым одеялом и напоминает солдатскую койку. Стол, сколоченный из грубых досок, такие же полки по стенам. Книги, книги, книги- вот все, что у него есть. И еще — мольберт в углу, и холсты, и подрамники, и вечный запах скипидара…
Нет, будь здесь женщина, конечно, все выглядело бы иначе, не так жалко. Но если ее нет?.. Коста захотелось вдруг сейчас же, немедленно, хоть как-то преобразить свою комнату, хоть чем-то украсить ее. Он вышел в маленький палисадник, сорвал несколько ярко-желтых цветов…
После неприятного, но неизбежного разговора с Василием Ивановичем Коста довольно скоро подыскал себе другую квартиру, но остальные проблемы от этого не стали легче. С тех пор как по городу прошел слух об обыске у Хетагурова, заказы на портреты почти прекратились — ставропольские купцы, основные заказчики, слишком дорожили своими репутациями и не желали общаться с политически неблагонадежным живописцем. Грозила новыми неприятностями и публикация первых глав поэмы «Кому живется весело».
Квартиру он снял на окраине, за Мойкой, где кончались низкие глинобитные домики ставропольской бедноты и начинался архиерейский лес. Дом стоял в зеленом саду, чистенький, выбеленный и аккуратно покрытый камышом. Здесь было тихо. Лес близко, воздух свежий. Маленькая комната с единственным окном и полутемной прихожей напоминали Коста его студенческое житье в Петербурге, и хоть нелегкой была эта жизнь, но таково свойство воспоминаний — думать о ней было приятно. Какой он тогда был молодой!..
…Солнце выкатилось из-за угла дома, и косые лучи его брызнули в комнату. И то ли от этих разбегающихся лучей, то ли от желтых цветов с коричневыми бархатными серединками тоска чуть отступила, и даже комната уже не казалась столь заброшенной и бедняцкой.
Он вскрыл следующее письмо, о котором чуть было не забыл, потрясенный известием о близком замужестве Анны.
«Дорогой отец, дяденька Коста!
Я об тебе истосковался. Я очень хочу свидеться. Я живу у Варвары Григорьевны. Она добрая. Я учусь грамоте. Приезжай к нам, а то я сбегу и к тебе приеду… Отпиши, как здоров.
Твой навсегда Семен».
Крупный корявый детский почерк.
Коста был глубоко растроган. «Твой Семен», — повторил он шепотом. Это Сенька-то Семеном стал! Славный паренек. Как-то сложится его жизнь? Варвара Григорьевна писала, что пристроила мальчика в железнодорожные мастерские, что живет он у нее и ходит в воскресную школу. И вот первое письмо, написанное Сенькиной рукой.