Бабич неопределенно пожал плечами и не стал спорить.
— Здесь ли выставка господина Хетагурова? — сквозь скрип старой тяжелой двери донесся до Коста густой басок.
— Здесь, ваше благородье, прошу-с, — услужливо приглашал швейцар. — Билетик извольте…
В зале появился высокий молодой человек с длинными каштановыми волосами и протянул руку Коста.
— Корреспондент «Северного Кавказа» Прозрителев, — представился он.
Только Коста хотел что-то сказать ему, как в зал легкими шажками вошли мальчик и девочка в гимназической форме. В руках у них большие букеты. Они смущенно подошли к Хетагурову, вручили ему цветы.
— Это от Варвары Григорьевны Шредерс, — негромко сказала девочка, делая книксен. — Сама она придет попозже.
От ярких осенних цветов в помещении сразу стало веселее и воздух, казалось, посвежел.
Коста приободрился. «Добрый друг, Варвара Григорьевна», — с благодарностью подумал он.
Занятый подготовкой к выставке и работой над «Фатимой», он в последнее время редко бывал в публичной библиотеке, организованной местной учительницей Варварой Григорьевной, а она, оказывается, следила за его судьбой и, узнав о выставке, даже прислала цветы.
Между тем в коридоре становилось все многолюднее.
— Не будем задерживать достопочтенную публику, Константин Леванович, — беря Коста под локоть, сказал Бабич. — Пора открывать.
— Да, да, — рассеянно ответил Коста.
— Почтенные дамы и господа!.. — хрипловатым Голосом торжественно произнес Бабич и замолчал, обдумывая следующую фразу.
В зале произошло легкое движение, все зашевелились, расступились. Коста поднял голову. К нему пробирался высокий худой человек в широкой Черной рясе.
— Александр! — радостно воскликнул Коста, узнав Цаликова. — Спасибо, что пришел. И вам спасибо, — обратился он к двум его дочерям — Юлии и Елене, сопровождавшим отца. — А где же Анюта? Ее не интересует живопись?
— Нездоровится ей, — негромко сказала Юлия.
— Итак, почтенные дамы и господа, сейчас перед вами… — Бабич запнулся, отер рукой губы и, не желая утруждать себя излишними речами, перерезал ленточку. — Будем надеяться, что первый и точный выстрел господина Хетагурова пробьет царство темноты и озарит горцам путь к вершинам искусства…
Он сдернул покрывало с самой большой картины, что стояла в глубокой нише, особняком от других. «Святая Нина» — называлось полотно. Прелестная юная девушка, с волосами, вьющимися и легкими, смотрела на посетителей выставки огромными влажными глазами. Левой рукой она прижимала к груди бумажный свиток, в правой держала крест из виноградных лоз, обвитый блестящей прядью волос.