Однако, эта местность, помимо своей уединённости обладала и другими притягательными для меня чертами. Повсюду; в суровых горных массивах и вершинах, на заросших можжевельником скалах, на покрытых слоем льда утёсах сливались воедино величие и гротескность, притягивая моё воображение. Хотя мои рисунки и картины никогда и ни в каком смысле не являлись точными натурными зарисовками и часто были откровенно фантастическими, я всегда очень тщательно изучал всевозможные природные формы. Я понимал, что самые невообразимые проявления неведомого, по сути своей являются всего лишь рекомбинациями известных форм и цветов, так же, как самые далёкие миры представляют собой сочетания элементов, давно известных земной химии.
Именно поэтому я отыскал в здешних пейзажах немало пищи для размышлений, которые я мог бы вплести в причудливый узор своих творческих замыслов, или изобразить более непосредственно, как чистый пейзаж в полуяпонском стиле, с которым я тогда экспериментировал.
Местность, в которой я поселился, располагалась в отдалении от шоссе, железных дорог и воздушных путей. Единственными моими соседями были горные вороны, сойки и бурундуки. Изредка во время прогулок мне случалось встретить рыбака или охотника, но зато этот край каким-то чудом был свободен от туристов. Я вёл безмятежную жизнь, которую не нарушал ни один человек. Я наслаждался физическим трудом и создавал новые этюды. То, что столь преждевременно положило конец моему пребыванию в этой местности, наверняка явилось из сфер, не описанных географами и не отмеченных астрономами.
Мистерия началась совершенно неожиданно и непредвиденно, тихим июльским вечером, после того как ятаган луны скрылся за елями. Я сидел в своей хижине, почитывая для расслабления детективную историю, название которой я с тех пор успел позабыть. День выдался довольно тёплым, в уединённой долине не чувствовалось никакого движения воздуха и масляная лампа ровно горела между полуоткрытой дверью и распахнутыми окнами.
Затем в недвижном воздухе возникло внезапное ароматное благоухание, заполнившее хижину, точно какое-то душистое наводнение. Это был не смолистый запах хвойных деревьев, а богатый и постоянно усиливавшийся пряный аромат, совершенно несвойственный этой местности, а может даже чуждый самой нашей планете. Он напомнил мне мирру, сандал и фимиам, и всё же это был какой-то странный, богато насыщенный запах, божественно чистый, словно те ароматы, которые, как говорят, присутствовали при явлении Святого Грааля.
В то время как я вдыхал его, поражённый, задаваясь вопросом — не пал ли я жертвой какой-то причудливой галлюцинации, до моего слуха донеслась тихая музыка, которая непостижимым образом казалась связанной с ароматом и была неотделима от него. Звук, подобный вздохам волшебных флейт, сладкий как эфир, захватывающий, сверхъестественный, заполнил комнату, и мне казалось, что я слышу его в самых сокровенных уголках моего разума, как шёпот моря в раковине.