Но можно спросить, почему мы уделяем столько внимания роману и Англии? И каким образом мы можем преодолеть разрыв, отделяющий эту исключительно эстетическую форму, от больших тем и предприятий, вроде «культуры» или «империализма»? К началу Первой мировой войны в результате процессов, начавшихся еще в конце XVI века, Британская империя стала безусловным мировым доми-нантом. Этот процесс был настолько мощным, а результаты его к концу XIX века столь весомыми, как утверждали Сили и Гобсон, что это стало центральным фактом всей истории Британии, к тому же таким, который включал в себя множество весьма разнородных действий.* Совершенно не случайно, что Британия также создала и развивала институт романа, не имея себе в этом равных среди прочих европейских стран. Франция на протяжении по крайней мере первой половины XIX столетия обладала самыми развитыми в интеллектуальном отношении институтами — академиями, университетами, институтами, журналами и т. д., что с ноткой сожаления не раз отмечали сонмы британских интеллектуалов, включая Арнольда, Карлейля, Милля и
* Seeley J. R. The Expansion of England. 1884; rprt. Chicago: University of Chicago Press, 1971. P. 12; Hobson J. A. Imperialism: A Study. 1902; reprt. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1972. P. 15. Хотя Гобсон и говорит о других европейских державах, обвиняя их в извращениях империализма, Англия все же на этом фоне выделяется.
Williams, Raymond. The Country and the City. New York: Oxford University Press, 1973. P. 165—182 and passim.
Джордж Элиот. Однако поразительной компенсацией за это неравенство был взлет британского романа, со временем приведшей к его неоспоримому первенству. (И только тогда, когда после 1870 года в культуре французской метрополии зазвучала Северная Африка, начинается сопоставимое эстетическое и культурное движение во Франции. Это тот период, когда Лоти, ранний Жид, Доде, Мопассан, Милле, Псикари, Мальро (Mille, Psichari, Malraux), экзорцисты вроде Сегалена (Segalin) и, конечно же, Камю разрабатывают план всеобщего согласия между ситуацией внутри страны и империей.)
К 1840-м годам английский роман достигает вершины своего развития как эстетическая форма и как основного, так сказать, интеллектуального голоса английского общества. Поскольку роман достиг столь значительного места в вопросе о «положении Англии», он также оказался вовлеченным в строительство заморской империи. Размышляя о том, что Реймонд Уильямс>32 называет «знающим сообществом» («knowable community») англичан, мужчин и женщин, Джейн Остин, Джордж Элиот и миссис Гаскел сформировали идею Англии так, чтобы придать ей идентичность, реальность и расхожие формы артикуляции.* Частью этой идеи было соотношение «дома»—«за границей». В итоге Англию исследовали, оценивали и познавали, тогда как о «загранице» упоминали лишь мельком или изображали мимоходом, по ходу дела, не придавая ей черты присутствия или непосредственности, которыми щедро были наделены Лондон, сельская местность или северные промышленные центры вроде Манчестера или Бирмингема.