mon wealth: Trends, Interpretations, and Resources. Durham: Duke University Press, 1966. Две компиляции, которые упоминает Winks (р. 6), это: Philips Cyril H., ed. Historians of India, Pakistan and Ceylon; Hali D. G. E. ed. Historians of South East Asia.
и принятого читателями и другими писателями. Однако несмотря на всю социальную вовлеченность, романы нельзя свести к социологическим течениям, и вряд ли было бы оправдано с эстетических, культурных, политических позиций сводить их к вспомогательным формам классовых интересов и идеологии.
Однако романы не являются только лишь творением одинокого гения (как это пытается представить школа современных интерпретаторов, таких как Хелен Вендлер), их нельзя считать исключительным проявлением абсолютно свободной творческой способности. Некоторые из наиболее примечательных образцов критики недавнего времени, например книга «Политическое бессознательное» Фредерика Джеймисона и «Роман и политика» Дэвида Миллера,* показывают, что роман в целом и нарратив в частности обладают своего рода регуляторным социальным присутствием в западноевропейских обществах. Однако от этих в других отношениях весьма полезных описаний ускользают черты реального мира, в котором романы и нарративы существуют. Быть английским писателем — это вовсе не то же самое, что быть, скажем, французским или португальским писателем. Для британского писателя «заграница» ощущается смутно и пассивно, как нечто, что пребывает «где-то там», нечто экзотическое и странное, или же нечто такое, что «мы» тем или иным образом контролируем, где ведем «свободную» торговлю или усмиряем туземцев, когда те оказывают вооруженное или политическое сопротивление. Роман вносит в эти чувства, подходы и
* Jameson Fredric. The Political Unconscious: Narrative as a Socially Symbolic Act. Ithaca: Cornell University Press, 1981; Miller David A. The Novel and the Police. Berkeley: University of California Press, 1988. См. также: Ridley Hugh. Images of Imperial Rule. London: Croom Helm, 1983.
референции существенный вклад и становится основным элементом в консолидации видения, или ведомственного взгляда в культуре на весь остальной мир.
Нужно пояснить, как роман сумел внести этот свой вклад, и наоборот, почему роман не сумел сдержать или подавить проявление наиболее агрессивных и популярных империалистских чувств после 1880 года.* Роман представляет собой картину реальности либо на очень ранней, либо на весьма поздней стадии восприятия читателя. В действительности же он удерживает и развивает реальность, унаследованную им от других романов, которую заново артикулирует и обустраивает в соответствии с ситуацией, дарованием и пристрастиями автора. Платт справедливо подчеркивает