но ей пришлось сражаться едва ли не еще сильнее, чтобы сохранить имевшееся — ив итоге большую его часть потерять».*** «Ведомственный взгляд» в британской политике был весьма острожным. Как выразились в своей перифразе тезиса Платта Рональд Робинсон и Джон Галлагер, «британский мир прирастал бы торговлей и влиянием, если бы смог, но приходилось — имперским правле-нием». Мы не должны преуменьшать или забы-
* Ibid. Р. 357.
** Schumpeter Joseph. Imperialism and Social Classes, trans. Heinz Norden. New York: Augustus M. Kelley, 1951. P. 12.
*** Platt. Finance, Trade and Politics. P. 359.
**** Robinson Ronald and Gallagher John, with Denny Alice. Africa and the Victorians: The Official Mind of Imperialism. 1961; new ed. London: Macmillan, 1981. P. 10. Но по поводу яркого ощущения того, какое действие этот тезис оказал на научную дискуссию об империи, см.: Louis William Roger, ed. Imperialism: The Robinson and Gallagher Controversy. New York: Franklin Watts, 1976. Хорошая компиляция по всему полю исследований см.: Winks Robin, ed. The Historiography of the British Empire-Com-вать, напоминают они нам, что индийская армия вступала в действие трижды в Китае между 1829 и 1856 годами, по крайней мере по одному разу в Персии (1856), Эфиопии и Сингапуре (1867), Гонконге (1868), Афганистане (1878), Египте (1882), Бирме (1885), Нгассе (1893), Судане и Уганде (1896).
Помимо Индии, британская политика явно сделала оплотом имперской коммерции сами Британские острова (вместе с Ирландией, этой затяжной колониальной проблемой), а также так называемые белые колонии (Австралия, Новая Зеландия, Канада, Южная Африка и даже бывшие американские владения) . Постоянный приток инвестиций и консервация рутинного порядка на заморских и внутренних территориях Британии не имела параллелей ни в других европейских державах, ни в Америке, где внезапные приобретения и потери, импровизации происходили гораздо чаще.
Короче говоря, Британская держава была устойчива и неуклонно укреплялась. В связанной с этим и зачастую смежной сфере культуры эта власть была детально продумана и артикулирована в романе. То, что роман столь длительное время находился в центре ситуации, беспрецедентно. Но нам следует быть, насколько это возможно, скрупулезными. Ведь роман — это вам не фрегат и не банковский счет. Роман существует прежде всего как творение писателя и уже затем — как объект чтения для аудитории. Со временем романы становятся тем, что Гарри Левин удачно назвал институтом литературы, но они никогда при этом не теряют ни своего статуса события, ни специфической плотности части длительного предприятия, признанного