Фимор почти ляпнул что-то веселое, но, к счастью, не успел. Желто-красные глаза просканировали каждую клеточку его тела, взвесили, измерили, поставили диагноз… и устремились к неторопливо подошедшему Кеноби.
– Мол.
– Оби-Ван.
Голос мальчишки был тонким, но с отчетливым акцентом высшего корусантского общества, смягченным набуанскими нотками. Ситх и джедай поклонились, не спуская друг с друга глаз, замерли, рассматривая…
– Хорошо выглядите, Лорд Мол, – светским тоном начал Кеноби, лениво осматривая ангар и звездолет.
– Благодарю, Магистр Кеноби, – Мол щелчком сбросил с рукава нагло марширующую по нему козявку. – Вы сегодня на редкость энергичны.
– Как все прошло? – мальчишки синхронно развернулись, направляясь к звездолету, стоящему с открытой рампой.
– Отлично. Один момент… – Мол нырнул внутрь и вышел в сопровождении нескольких здоровенных мешков, плывущих за ним по воздуху. Наблюдающий этот цирк Фимор уважительно поднял брови. Превосходный контроль. И… Неожиданно до джедая дошло: он не ощущал Силу своих спутников. Ни Бена… Ни Мола.
Почему?
– Потому что мы прячемся, – наставительно произнес Мол, одним ленивым шевелением брови направляя мешки в трюм корабля, купленного Кеноби. Увы, от украденного на Мустафаре звездолета придется избавиться: слишком опасно его просто продать.
Бен хмыкнул при виде забрачьего позерства, но промолчал. Не ему пальцами тыкать – за ним самим такой грешок водится.
Тем временем Мол закончил погрузку, покосился на так и оставшийся стоять с распахнутой рампой корабль, неопределенно что-то промычал и повернулся к своему давнему врагу.
Кеноби стоял, запахнувшись в плащ, индифферентно глядя куда-то в пространство, но Мол совершенно не обманывался его каким-то зависшим видом: даже в самом невменяемом состоянии джедай полностью контролировал свое окружение. Это в первой жизни он еще позволял себе небрежность, ну, во второй… Может, в третьей. Потом годы непрерывной борьбы за жизнь и идеалы перевели сознательные усилия в безусловные рефлексы, превратив рефлексирующего и склонного к философским размышлениям дипломата в настоящую машину смерти.
Мол ощущал результаты этого преображения на собственной шкуре неоднократно, что не мешало ему постоянно требовать реванша.
Кто-то мог бы назвать это мазохизмом в особо запущенной стадии – ошибок первой жизни Кеноби не повторял, предпочитая делать новые, но сам Мол считал, что только в битве с сильным соперником можно приобрести настоящий опыт.
Поначалу его на противостояние толкала ненависть.
Он ненавидел Кеноби люто, делая все и даже больше, чтобы отравить его существование, но время шло, жизни проходили одна за другой, и даже когда Молу удавалось получить долгожданную победу, наступал момент, когда все приходилось начинать заново.