Он потянулся. Но руки наткнулись на пустоту.
— Мой меч, — сказал он. — Он здесь?
Дункан смотрел сконфуженно.
— На лестнице лежит. Никто не посмел коснуться его.
Сэтон вновь попытался подняться. Опять вспыхнула боль, грозя вернуть его в белое ничто.
— Принеси его мне, Дункан.
Здоровяк не двинулся.
— Люди говорят, что в тебе дьявол, Август. Что ты навлек на нас рок. Хотят послать за священником.
Сэтон рассмеялся.
— Во мне дьявола столько же, сколько и в тебе, Дункан, тан Этива.
Дункан опустил глаза.
— Этого я и страшился.
Он ушел и вскоре вернулся. Меч он держал подальше от тела, словно от того несло вонью. И, похоже, с облегчением избавился от него, вложив рукоять в ладонь Сэтона.
Сэтону пришлось призвать остатки сил. По клинку пробежал слабый огонек. Этого хватило. Жар растекся по телу, холод отступил. Боль защипала и вспыхнула в боку, потом угасла, смытая разливающимся теплом. Внезапно меч показался тяжелым. Он дал ему упасть на кровать, рядом с собой, и лежал, задыхаясь.
Дункан озабоченно склонился над ним.
— Помилуй, дружище, что мне делать с тобой?
Сэтон заставил себя сесть. Стоять он пока мог, но недолго.
— Жнец вернется, — сказал он. — Мы должны быть готовы. Но сначала мне нужно еще мяса. И чем сырее, тем лучше.
Дункану пришлось самому сходить за едой: слуги и близко отказывались подходить к комнате, где был Сэтон.
За время ожидания Сэтон смог наполовину дойти, наполовину доковылять до столика у огня, рядом с которым стояли два кресла. Он сел так близко к огню, как только посмел, и дал теплу наполнить себя.
Ему почти удалось. В другой раз я должен быть сильнее.
Дункан принес бедро ягненка, едва коснувшееся огня. Сэтон не возражал. Он вцепился в мясо, запивая его флягой эля. Вскоре он почти почувствовал себя прежним.
За это время Дункан едва проронил хоть слово, но несколько порций эля развязали ему язык. Сперва он ходил вокруг да около: говорил о былых днях в Абернети, о том, как играли в солдат на ячменных полях, как бегали за местными девчатами, а потом, как Сэтон и предвидел, заговорил о той судьбоносной ночи в Арброте.
— А ты задумывался, — спросил Дункан, — какой бы стала наша жизнь, отправься мы по домам, а не в ту таверну?
Сэтон покачал головой.
— Мы поступили правильно. По крайней мере я. Десять лет на ферме, и я превратился бы в своего отца… пьянчугу, вымещающего разочарование на какой-нибудь бедняжке и выводке мрачных детей. Вместо этого я повидал мир. Поездил по Европе и еще дальше. Я работал на королей и видал падение империй.
— Значит, ты не жалеешь?
Я не скажу тебе, здоровяк. Пока не задашь верный вопрос.