— Ты же знаешь, я не могу, не могу так, — стонала она жалобно, корчась на его языке, и ответом ей были глубокие несильные толчки в ее лоне, от которых ее сознание уплывало, уступая место ненормальному, всепоглощающему наслаждению. Она выкрикивала свое удовольствие, сжималась, пытаясь вытолкнуть из себя игрушки, но выходило только хуже. Каждое прикосновение было словно по обнаженным нервам, и, кончая, Ольга кричала во все горло, двигая бедрами откровенно, бессовестно и сильно, раскрывшись и более не скрывая своего наслаждения.
— Два, — шепнул Глеб, уложив ее, подрагивающую, на диван.
Легкими, как прикосновения крыльев бабочек поцелуями он покрыл ее влажное плечо, осторожно освобождая связанные руки. Ольга не могла даже двигаться; даже открыть глаза для нее сейчас было непосильной задачей. Истерзанная промежность горела огнем, кровь пульсировала, отчего возбуждение не проходило.
Глеб рывком перевернул ее на спину, развел ее слабые ноги. Ольга не смогла протестовать даже тогда, когда он закинул из себе на плечи и тесно прижался к ней, навалился тяжелым горячим телом. Горячая головка его члена ткнулась в ее мокрую, припухшую промежность, проникновение было грубым и жёстким, и Ольга слабо простонала, ощутив снова глубокий и сильный толчок в себе. Глеб словно обезумел; теперь он уже не сдерживал свою страсть. Он словно хотел растерзать ее нежное, обессилевшее тело, и Ольга услышала свои стоны словно со стороны.
Глеб двигался меж ее ног жестко, нещадно трахая девушку, которая от изнеможения могла только стонать и чуть прихватывать его плечи трясущимися слабыми пальцами.
— Ради бога, — заскулила она, чувствуя, как эти короткие сильные толчки снова рождают в ее теле волну возбуждения, от которой девушка течет и сама прижимается к его телу все плотнее, все крепче. — Ради бога…
— Три… чертовых… дня! — выдохнул Глеб, вколачиваясь в ее тело, жадно тиская ее мягкую кожу. Воздух звенел от ее криков и стонов, у Глеба кружилась голова, и казалось, он обезумел от страсти. От перевозбуждения развязка все не наступала, и Глеб мстительно подумал, что будет терзать и мучить свою Олечку всю ночь. — Я думал так три дня!
Он отпусти ее ножки и потянулся к ее лицу, к горячим губам, со стоном поцеловал их, заглушая, стирая ее крики. Долгий, страстный поцелуй был словно глоток воздуха, наполнивший обоих свежими силами. Ольга, обхватив его ногами, обвив его плечи горячими губами, целовала и целовала его, словно вдруг осознав, прочувствовав все то, о чем ей говорил.
— Ты ревновал меня? — шепнула оно, оторвавшись от его губ. — Скажи, ты ревновал?