«Дура. подстилка.»
Вадим не Чу, но тоже отделать может знатно. По крайней мере, вышвырнуть его с работы Вадим точно может. А Чу, узнав в чем дело, еще и пинка всадит в зад, чтоб по ступеням летелось быстрее. Особенно если Мара вцепится в Олечку.
Но Мара не пришла.
Пал Саныч напрасно караулил ее едва ли не на вахте, попивая кофе в таких количествах, что сердце его, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Рискуя нарваться на выговор, рискуя попасться на глаза Чу — он все равно поджидал Мару, и его руки тряслись.
Он выдумывал горячие, красноречивые оправдания, целые речи, которым позавидовал бы и вождь мирового пролетариата. Он раз за разом воображал, что скажет Маре, чтобы остановить ее. Пал Саныч извелся, похудел, нервно реагировал на малейший шум и все же выхватил выговор и лишение премии от Чу за какой-то небольшой косяк в работе.
А Мара не пришла.
Просто не пришла.
Казалось, ей было плевать и чихать и на Чу, и на Олечку, и на Вадима, который — как внезапно понял изумленный Пал Саныч, — тоже мается и тоже ждет Мару. Следя за шефом, Пал Саныч заметил, что тот стал нервным, дерганым и рассеянным. Он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться, чтобы не выплеснуть свое раздражение на подчиненных, и Олечка выглядела виноватой, словно чувствовала, что раздражительность Вадима каким-то образом касается и ее.
И чем больше времени проходило, тем больше Пал Саныч верил в собственную безнаказанность.
Мара не шла, а Пал Саныч едва сдерживал злобный хохот, встречая в коридорах Вадима, стреляя у него сигаретку и заглядывая в его задумчивые глаза.
Испоганил, поломал, причинил боль. Пал Саныч чувствовал это отчетливо — то, что вероятно, разбил только-только завязывающиеся отношения, — и это доставляло ему адское удовольствием.
Внезапно захотелось точно так же напоганить, натоптать грязными ногами в душе Олечки. Мара посмела ему отказать — об этом Пал Саныч думал с циничной снисходительностью, — и поплатилась за это. Вспоминая слеза Мары, он ощущал свою власть над ней. И теперь такой же власти Пал Санычу захотелось над Ольгой. Люто, до тошноты захотелось нагадить так, чтоб она еще год отмывалась.
— Натыкать мордой в грязь, — злобно рычал он, кроша сигарету в трясущихся пальцах, — чтоб знала свое место! Прошмандовка…
Безнаказанность окрылила его и предала ему такого нахальства, каким ранее Пал Саныч вряд ли мог похвастаться. Внезапно ему вспомнились ключи, отданные Марой Вадиму — теперь-то Пал Саныч понял, что это за ключи! От логова Чу. от квартиры, где Олечка и Глеб теперь жили вместе. Ночевали; спали рядом. Трахались, наконец.