— Она была доброй?
— Кто знает? — повторила госпожа Джонсон. — Она была очень юной, ей было всего четырнадцать лет.
«Вот это да», — оторопела я. Если Новоявленной Веронике было четырнадцать, то вряд ли она могла так зверствовать, как убеждала меня госпожа Коул. Но — кто знает, кто знает.
— Новоявленная — это всегда девица, а с девичеством тогда прощались рано. Как четырнадцать исполнилось, она и передала земли монастырю, а до того — до того Юджин и лютовал, запугать пытался, до короля дошел, мол, малолетняя еще да дура к тому же. История молчит, конечно, да ничего уже и не расскажет, как там все было, но одно могу сказать, в уме ей отказать было сложно.
Мне не нужно было напоминать такие подробности, они отпечатались будто бы на бумаге.
— Это вы говорите про то, что она отдала земли монастырю, чтобы их освятили? А разве она могла чего-то опасаться?
Помнила я и еще кое-что. Лучше было бы, может, забыть, но…
Трэвис и Мэдисон говорили, что эмпус — это самоубийца. А госпожа Джонсон и госпожа Коул, пусть расходились во мнении, кем был Юджин, жертвой или чудовищем, утверждали, что его повесили.
Что-то было не так, или я себя накручивала.
— Ох, детка, — вздохнула госпожа Джонсон. — Сколько детей и стариков тут замучили в отместку Новоявленной. Сколько матерей с горя кинулись в реку — тогда она была полноводнее, не в пример нынешней. Крови пролилось — не отмолишь. Вот и ходили монахи, поливая землю благословенной водой.
А все могло быть иначе, внезапно осенило меня, и Юджин не имел к эмпусу никакого отношения. Как я не подумала об этом сразу?
— Тогда чего Арчи боится? — спросила я невпопад. Что мне ответит госпожа Джонсон? Только то, что однажды уже сказала. Но почему она тогда заявила, что он не мог ничего узнать? — Потому что мне тоже страшно, госпожа Джонсон.
Она не удивилась. В мире осталось мало вещей, способных ее по-настоящему удивить, чем дольше живешь, тем меньше тебя поражают люди… Или напротив, она изумилась настолько, что никак не показала это внешне, только слегка улыбнулась.
— Страх пугает нас больше, чем то, что скрыто за ним, детка. Арчи жил в своей сторожке один, Сущим ведомо, что мерещилось ему в темноте. Древнее зло… многое может скрываться за этим.
— Я пыталась его расспросить, — призналась я, — но теперь он молчит и отговаривается, что был пьян, а отец его видел даже Нечистого. Но если бы он тогда был пьян, разве он, протрезвев, не вернулся бы обратно в сторожку? Но он повесил колокол. А маленькая Лайза Кин и Криспин… Что Арчи мог видеть? Мне страшно выглядывать на улицу. Вдруг я увижу что-то там тоже?