Она резко обернулась, как олененок, заметивший стрелка, и я сделал пару шагов назад.
— Прости, я тебя напугал?
Я говорил тихо и нежно, мой голос мне самому казался не очень знакомым.
— Может, мы поговорим? — спросил я, обращаясь не то к ней, не то к воспитательнице. — Нам с тобой все-таки предстоит провести некоторое время вместе, правда? Надо бы познакомиться.
Фадия посмотрела на воспитательницу, и та сказала:
— Это было бы полезно.
Мы сели на каменную скамейку, и она тут же замерзла, хотя было уже довольно тепло. Она обхватила свои локти, пальцы ее стали гладить их, нервно и нежно.
Я сказал:
— Тебе не следует меня бояться. Я тебя не обижу. Это из-за моей своеобразной славы, да?
Тогда она впервые сказала мне что-то, почти прошептала:
— Я тебя не знаю.
— Совсем-совсем? — спросил я. — Ничего-ничего? Так это даже лучше, начнем с чистого листа.
Она молчала. У нее на бедрах поблескивала серебряная цепочка, луна делала ее белой.
— Ты похожа на цветок, — сказал я. — Когда я тебя увидел, мне сразу сделалось за тебя очень страшно. Со мной прежде такого никогда не бывало.
Она посмотрела на меня, черные глаза ее блеснули влажно и лунно. Я захотел поцеловать эти сладкие, холодные губы снова, но воспитательница наблюдала за нами довольно пристально, хоть и отошла на комфортное расстояние.
— Ты переживаешь, что я не буду любить тебя так, как родители? — спросил я.
— Немножко, — сказала она и быстро добавила. — Но ты можешь меня совсем не любить.
Я засмеялся.
— Как же я могу тебя не любить, если ты такая?
— А как же ты можешь любить меня, если я такая? — спросила вдруг она неожиданно серьезно. Ее пухлые, бледные губы болезненно скривились.
— У меня было много женщин, — сказал я. — Но не таких, как ты. Мне хочется тебя погладить. Можно?
Она украдкой протянула мне руку, и я осторожно коснулся ее. Красные костяшки пальцев, будто она, о боги, дралась, полумесяцы ноготков, синее небо кожи под ними.
— Ты так ласково смотришь, — вдруг сказала она. — Даже когда злишься. Я видела, сегодня ты кричал на раба, и ты смотрел на него с лаской.
— А, — сказал я. — Тебе повезло, что я всегда знаю, что ответить, не то наступило бы неловкое молчание. Здорово я выкрутился, а?
— Но в тебе, — продолжала она задумчиво. — Есть и нечто, что меня пугает.
— Правда, что?
— Не знаю, — сказала она. — Руки, наверное. Да, твои руки.
Я посмотрел на них. Руки как руки, если честно. Только много лет спустя я понял, о чем она говорила. Взгляд — об одном, руки — о другом.
Фадия сказала:
— Прости меня, что я так себя вела. Для меня все ново. Ваш дом, ты, то, что мы делаем.