— Тогда почему ты выбрал меня?
Я поддел ножом кусок телячьей печени, но есть не решался, слишком важным был вопрос. Фадий вздохнул.
— Хочешь честности, будущий зять?
— Немножко. Но не надо быть сильно честным, — засмеялся я. — Это никому не понравится.
— Хорошо, — сказал Фадий со смехом и мазнул хлебом по тарелке. — Немного честности никому не повредит. Даже старому торговцу вроде меня. Скажу тебе так, Антоний, о тебе ходит весьма определенная слава, будь я проклят, если я не узнал все о женихе моей дочери еще до того, как он им стал. Ты порочен, да, но не зол. Добродетельного мужчину сложно найти, тем более, если нужен человек, стоящий выше. Хорошие мальчишки женятся на девушках сообразно своему происхождению. А оставшиеся в любом случае те еще яблочки. Одни порочны, другие злы, третьи злы и порочны разом. А ты, я уверен, можешь быть добр с моей девочкой.
— При всех моих недостатках?
Фадий тут же, с восточной, раболепной покорностью, сказал:
— У Антония нет недостатков. Лишь особенности, с которыми моя девочка научится жить.
Великолепный Марк Антоний — лучший выбор из тех, что ты делаешь не по своей воле.
Наконец, священный день настал. Я, истомившийся по невесте, будто зверь, не мог найти себе места, пока не увидел ее в алом платье с поясом, который буду сегодня так сладко рвать, и в огненно-рыжей фате. Она посмотрела на меня коротко и ярко, и снова опустила взгляд. Не от излишней скромности она это делала, скорее от болезненной усталости, которая случалась с ней даже от чересчур пристального взгляда. Еще она страшно устала во время нашей процессии, и я взял ее на руки, чем вызвал негодование одних старушек и восхищение других. Фадия уткнулась носом мне в шею и закрыла глаза. Тени от ее ресниц были так длинны.
Посмотрев, что внутри у нашей свиньи, гаруспик сказал нам то же самое, что говорил всем, если не был подкуплен, чтобы сказать обратное:
— Союз одобрен небом и будет благоприятен и плодороден.
Свинья как свинья, брак как брак.
Вот если бы гаруспик был честен, сказал бы другое: бедный Марк Антоний, но твоя Фадия еще несчастней тебя.
Потом было муторно: клятвы, поздравления, песни, хождения туда и обратно, орехом мне попали в глаз, и вообще эта свадьба запомнилась мне волнением и суматошностью, юношеской поспешностью.
Я все время привлекал к себе Фадию, брал ее на руки и шептал:
— Я так соскучился, я так люблю тебя, ты такая хорошая, так люблю длинные тени от твоих ресниц, так люблю тебя.
Она краснела и клала голову мне на плечо, ласковая, но еще не моя. У нее была такая холодная кожа, как у мертвой. И я с нетерпением ждал, как согрею ее этой ночью.