Разве люди не поразительно сложны, Луций? Ты всегда утверждал именно это, тогда как Гай считал, что людьми движут весьма примитивные желания. Я, пожалуй, верю в истинность и того и другого. Иногда бывает, что есть одно утверждение и другое, и сходства между ними на первый взгляд никакого, они даже противоречат друг другу, но только вместе содержат ответ.
Старик Фадий очень любил свою дочь, это правда. Он говорил:
— Она столь хрупка, будь с ней осторожнее.
И всякий раз внимательно осматривал меня и маму, и наш дом (хотя я и не планировал жить там с Фадией), будто хотел найти какой-то фатальный изъян и уберечь от него свою бедную девочку.
— Она больна, — говорил старик Фадий. — С самого детства. Поздний ребенок, наш последыш.
— А чем она больна? — спрашивал я. Старик Фадий отвечал, что она очень малокровна, и ей ничего не помогает.
— Сейчас, — сказал он. — Все несколько лучше, чем прежде. Конечно, она не образец здоровья, но она вполне может родить здоровых детей.
Мы оба знали, что изначально вопрос был не в этом, а в деньгах, и я взял бы из его руки руку любой женщины ради приданного.
Но теперь я действительно хотел получить Фадию. Помню, однажды было очень жарко, и мы возлежали в атрии, и даже вода в имплювии нагрелась, и я опускал иногда руку в эту теплую воду и ловил плававшие там сухие листья, которые принес ветер.
— Отличное винцо, — сказал Фадий.
— Я тебе скажу так, слово "винцо" лучше говорить не при моей маме. При мне можно. Слушай, Фадий, у меня есть вопрос.
Он приподнял густые, черные брови, показывая, что слушает меня.
— Ты любишь свою дочь?
— Безусловно! — с жаром подтвердил Фадий.
— Тогда зачем ты выдаешь ее замуж? Она боится, что в новой семье ее будут любить меньше.
Фадий некоторое время молчал. Он вдруг стал непривычно серьезным, а потом наклонился ко мне, пьяненький, чуть не свалившись с ложа.
— Антоний, — сказал он. — Мы не хотели выдавать ее замуж. Очень не хотели. Она — хрупкий зверек. Но теперь мы задумались, вдруг она уйдет от нас, ничего после себя не оставив. Кто знает, надолго ли ей стало лучше?
Фадий поцокал языком и со вздохом сказал:
— А ее дети, они смогут жить лучше, чем мы, и чем она. Наши деньги, твое происхождение, было бы только здоровье.
— Ты думаешь, она скоро увянет? — спросил я, умирая от страха.
Фадий склонил голову.
— Как знать, как знать. Это известно лишь богам. Бывает, здоровый человек оставляет нас рано, а больной живет до ста лет. Ничего нельзя предсказать наверняка. Я лишь знаю, что она — мой ребенок, и я хочу, чтобы она жила хорошо.