— Марк, если бы я могла, я бы тебя ударила.
Но она никогда не могла, ты знаешь. Я был растерян и остатки опьянения еще не выветрились окончательно. Помню, вокруг ходили какие-то люди, повитуха, ее помощницы, мамин доктор. Не было только родителей Фадии — они жили в Остии.
Наверное, тысячу раз пожалели, что отдали свою бедную девочку замуж так далеко от дома.
— Фадия, — сказал я. — Она в порядке?
Нет, было очевидно, что Фадия не в порядке, но я зачем-то все равно спросил.
— Она умерла, — сказала мама. И от неожиданности, от растерянности я ответил:
— Как, уже?
— Да, — сказала мама. — Минут десять назад.
Всего десять минут мне нужно было, чтобы успеть с ней попрощаться.
Я сел на пол и посмотрел на маму. В ее глазах вдруг мелькнула короткая и яркая вспышка нежности, она вспомнила меня ребенком. Я заметил, что под мамиными ногтями — запекшаяся кровь.
— Это кровь Фадии? — спросил я.
Мама взглянула на свои руки, нахмурилась и пошла к чаше для умывания.
Великолепное Солнце, как бессмысленна жизнь, природа рождает миллионы непохожих друг на друга, неповторимых особей, чтобы почти немедленно предать их забвению.
— А ребенок? — спросил вдруг я. — Я совсем о нем забыл.
— Неудивительно, — сказала мама. — Где ты был, Марк?
— Я не знаю, — ответил я. Я был в прострации, и мне казалось невозможным выдумать хоть какую-то ложь, но и правду я говорить не хотел.
В смерть Фадии я не совсем верил. В конце концов, думал я, она столько раз меня об этом предупреждала.
А я и не слушал. Наоборот, Фадия так часто говорила о своей смерти, что я совершенно перестал ей верить.
Еще я подумал: интересно, а сейчас ей темно?
А потом я горько заплакал. Ты же знаешь этого сентиментального Марка Антония, и я его знаю, но мои слезы все равно удивили меня. А потом ко мне вынесли моего первенца. Я сидел, и его положили у моих ног. Пришлось встать, хотя колени пошатывались. Сверху вниз смотреть на него было еще тяжелее. Это был крошечный, синеватый человечек, живой и двигающийся, но еще слишком маленький. В общем-то, я мог закончить все для него с самого начала. Я знал людей, которые просто оставляли таких недопеченных детей, и, наверное, это было актом милосердия. Но я так не смог, взял его на руки (это был мальчишка) и поднял над головой. Он был такой крошечный и скользкий, я очень боялся его выронить.
Акушерка посмотрела на меня вопросительно, но потом склонила голову набок. Я признал ребенка, а значит его ждала жизнь и смерть по всем правилам, только очень маленькая. Маленькая жизнь, маленькая смерть.
Конечно, ему не полагалось имя, но про себя я дал ему, как и полагается первому сыну, свое собственное, причем тут же.