А теперь, великолепный Марк Антоний, иди спать, потому что темнота, которая душит тебя, ушла.
Что касается тебя, Луций, мой дорогой, ты будь счастлив в темноте или там, где она, наконец, заканчивается.
Твой брат, неожиданно отсутствующий на вечеринке Марк Антоний.
После написанного: я люблю тебя.
Послание седьмое: Красавчик Клодий
Марк Антоний и, всем уже надоело, брату своему, Луцию, который не перестанет от этого быть мертвым.
Здравствуй, Луций, говорить ничего о дне сегодняшнем не хочу и не могу, я в бессильной ярости, и, если думаю обо всем этом, то становлюсь только злее и злее.
Достаточно с тебя того, что у меня поганое настроение, может, оттого у меня на уме один Клодий Пульхр. Я его обожал, я его ненавидел, и иногда я вспоминаю его, и эти чувства возвращаются с первозданной силой, они становятся так велики, что я не знаю, куда деваться от них.
Ненавижу его, а он уже умер. Люблю его, а он уже умер.
Мне просто некуда направить ни мою злость, ни мое обожание. Кроме того, я никогда не мог уложить в своей голове его достаточный и непротиворечивый образ, потому как Клодия Пульхра всегда и везде было слишком, в том числе и в моих воспоминаниях.
Наверное, я пишу путано, не хочу заставлять тебя долго раздумывать над моими фразами. Цезарь всегда писал очень просто, а я не могу, мне надо все запутать, все завертеть. И ведь это он — сложный человек, а я — так, я простой и открытый, так почему же все наоборот, когда мы говорим?
Каждая вещь уже содержит в себе свою противоположность, поэтому мир так богат. Кто это сказал? Уже не помню. Я взвинчен, но, наверное, именно в таком настроении лучше всего писать о Клодии.
Не прошло и года после смерти Фадии, как к нам поступило предложение от дядьки, выглядевшее крайне заманчивым.
Дядька к тому времени уже два года как грабил Македонию, совершенно ничего не стесняясь. Ты знаешь дядьку — в нем нет природной стыдливости, заставляющей человека скрывать свои злодеяния, вместо нее боги дали ему просто непомерную жадность. Даже когда его отправили, наконец, в изгнание, он всех на своем островке заставил плясать под его дудку. А уж Македония — это была вершина его хищнической жизни. И хотя в пограничных войнах его имели, самую Македонию он трахал очень по-всякому. В общем, этот бесстыдный бандит, наш дядька, все думал, куда бы вложить деньги, отнятые у населения, чтобы их, в свою очередь, не отняли у него, ведь на всякую рыбку найдется рыбка покрупнее, без сомнения. В его крошечный пьяный ум, способный исключительно на животную хитрость, (теперь всегда кажется, что, критикуя дядьку, я критикую себя, просто иносказательно) родил замечательный план. Он решил создать себе неприкосновенный запас в виде приданного Антонии. Для того, чтобы это приданное отделить от своего собственного имущества, ему было необходимо выдать Антонию замуж, но не за кого-то, а так, чтобы деньги не утекли в какую-нибудь другую семью.