— Антоний, мои агенты узнали, что город защищает весьма значимый контингент еврейских наемников. Я берусь уговорить их открыть нам ворота.
— О, — сказал я, настроившийся было на хороший бой, один из тех, что уже случались с нами на подходах к Пелузию. Все это время я действовал блестяще, и соблазн проявить отвагу и силу в очередной раз был велик. Я знал, что смогу.
Антипатр видел, что я сомневаюсь. Он покручивал свою по-восточному окладистую черную бороду и ждал, что я скажу. Антипатр никогда не намекал на мою молодость или неопытность и всегда соблюдал положенную субординацию. Но я молчал, растерянный. Мне хотелось действовать, а какова цена города, добытого хитростью?
Антипатр словно прочел мои мысли. Он сказал:
— Высока цена городов, добытых воинской силой и доблестью. Но еще выше доблесть и сила того, кто может войти внутрь, не пролив ни капли крови.
— Да, — сказал я. — Наверное.
Антипатр посмотрел на моих ребят. Поблизости от нашего шатра человек пятнадцать играли в кости. Вернее, играли двое, а остальные болели за кого-либо из игроков.
Каждый из них вверял свою жизнь Марсу, а Марс — слеп. Я вдруг испытал жалость и любовь к ним, будто к собственным детям, хотя я был еще молод и не знал толком отцовского чувства (если не считать моего коротко знакомства с первым сыном).
Антипатр сказал:
— Человечность ценится везде, в том числе и на войне.
— Да, — сказал я, глядя на веселых и, главное, живых солдат. — Попробуй-ка устроить дело миром.
У Антипатра получилось, нам открыли ворота, и Пелузий сдался безо всякого боя.
Помню, как я вошел в этот притихший голод. Ни повреждений, ни огня, ни крови, ни трупов. Все замерло в ожидании моей милости или свирепости. Все окна были затворены, люди будто исчезли. Чувствовалось лишь тяжелое дыхание ветра.
Когда в город въехал Птолемей, вид у него был чудовищно злобный. Он сидел на гнедом, блестящем от пота коне и смолил сигарету за сигаретой.
Сначала он сказал:
— Прекрасная работа. Ты сохранил столько людей для для моей мести.
Тут меня обуял страх. Птолемей спешился и крикнул своим воинам:
— Я хочу, чтобы в городе были перебиты все мужчины, способные держать оружие. Среди них скрываются воины, которые предали меня.
Птолемей сказал это на египетском, которого я не знал. Антипатр наклонился ко мне и тихонько перевел сказанное.
Узнав, чего хочет Птолемей, я сразу же сказал:
— При всем уважении, их воины потеряли надежду на победу еще во время битв у перешейка и подступов к городу. Удача не сопутствовала им, и они сдались.
— Они подняли оружие против своего царя! — сказал Птолемей. Ох уж это восточное "вам, римлянам, не понять, что значит "царь".