Береника была прелестна, слезы падали из-под ее длинных ресниц, красивые, нежные руки царапали друг друга, губы стали алыми, будто от поцелуев. Чуть припухшее от слез, личико ее было неповторимо прекрасным.
Архелаю чрезвычайно повезло, подумал я, какая женщина скрашивала его ночи! С этой точки зрения — неплохая плата за раннюю смерть.
Это чудное, воздушное существо вызвало у меня много чувств: я давно не видел такой неповторимо красивой женщины, я воспринял ее как часть моего доброго друга, ныне уже погибшего, и почувствовал с ней родство, я пожалел ее, потому что для этих слабых плеч все происходящее явно оказалось слишком тяжелым.
— Отец, — сказала она и рухнула на колени. — Прошу тебя!
Птолемей положил ногу на ногу и закурил очередную сигарету, огонек ее блеснул таким же рубиновым светом, что и браслеты Береники.
— Неужели, маленькая дрянь, — спросил Птолемей. — Ты хотела убить собственного отца?
Неудивительно, подумал я тогда, кому ты вообще нравишься?
Да уж. Одно из имен моей детки — Филопатор, что значит Отцелюбивая. С таким папенькой, как Птолемей? Есть сомнения.
Береника захлопала ресницами и быстро покачала головой.
— Нет, отец, никогда, отец!
Но ее охватывало волнение, а страх приводил Беренику в оцепенение. Вместо того, чтобы предпринять хотя бы попытку оправдаться, она только еще пуще залилась слезами.
Милые красные глазки, думал я, будет так жалко, если она исчезнет. Столь прекрасное создание должно жить и дарить радость.
Птолемей смотрел на нее, на то, как она трет глаза маленькими кулачками и трясется. Глупенькая, напуганная девочка. Ее сестра, должно быть, была в то время куда более зрелой личностью.
Думаю, среди мрамора и золота дворца Птолемеев происходили и не такие трагедии. Многие из них, наверное, было куда интересней смотреть.
Но я думал об этом бедном маленьком существе, пусть и вполне объективно виновном в измене и предательстве, о маленькой и короткой судьбе этого существа.
Я посмотрел на Птолемея. Докурив сигарету в единственную затяжку, он бросил ее в Беренику.
— Маленькая шлюха! — рявкнул он. — Что ты натворила?!
Следующая фраза была очевидна, я будто услышал ее до того, как Птолемей открыл рот: отрубить ей голову!
Я быстро наклонился к Габинию.
— Могу ли я сказать?
Наслышанный об инциденте в Пелузии, Габиний кивнул.
— При всем уважении, — крикнул я, когда Птолемей уже собирался выкрикнуть этот свой приказ (как я думаю). Птолемей воззрился на меня и знатно поправил великолепного Марка Антония, упомянув всю свою титулатуру, в том числе и божественное происхождение.