Я смотрел, как он умер, я видел все, до конца. Но самую тайну знала только мать, запечатлевшая на его губах последний поцелуй, поглотившая его последний вздох.
Грудь моя наполнилась звенящей болью, и я изведал печаль смерти.
Но отец, пожалуй, был бы каким-то совсем другим человеком, если бы после него осталось что-нибудь, кроме долгов.
Злился ли я на него за это? Не думаю, что мы с тобой или Гай тогда злились. Я всегда умел любить в людях их любовь ко мне. А отец меня обожал. И за это я готов был простить ему все: и позорное прозвище "Критский", навсегда прилипшее к нему, боровшемуся и умершему там, и долговую яму, и то, что он никогда и ничего не говорил маме о том, как плохи наши дела.
Наш славный отец запомнился только тем, как хорошо умудрился провороваться на войне с критскими пиратами, которую проиграл.
Но ты слабо его помнишь даже в случае, если дыхание твое и содержит какую-либо память о нас, о маме, обо мне и Гае.
Он был щедрым человеком и любил делать хорошие подарки. Он никогда ни с кем не ссорился, по этому поводу все, а особенно дядька, считали его сосунком и тряпкой. Только благодаря такой безобидной репутации человека, на которого легко надавить, он сумел набрать столько долгов.
Нам с тобой приходилось краснеть за него, это правда, но ты просто не помнишь, как он нас баловал.
Отец и мать приучили нас так желать и жаждать любви, тебя и меня, и Гая. Ты мало знал его, но то, что он успел тебе дать, прошло с тобой через всю жизнь.
Я никогда не говорил об отце ни с тобой, ни с Гаем, а теперь я думаю, что зря.
Почему не говорила мама? Думаю, она не хотела растравлять наши сердца. В бедственном положении мы оказались из-за него, но он, пойми его правильно, не ожидал умереть так скоро.
И планировал выкрутиться, как всегда делал.
Но, милый друг, все сложилось так, что он умер на Крите (лишь маленькая часть этого острова была пригодна для нормальной римской жизни, а тем более — для римской смерти). Траурной процессии у нас не вышло, погребальный костер запалили быстро и бестолково, без соответствующих церемоний. Даже тело его, хоть и чисто отмытое, не умаслили, как следовало бы, и я все время чувствовал в носу запах крови, которого не должно было быть.
Может быть, я чувствовал бы его даже если бы тело благоухало, как полагается. И сейчас, стоит мне задуматься об этом, запах отцовской крови стоит у меня в носу.
Мы не успели с ним толком попрощаться. Вот был отец, и почти безо всяких приготовлений, буквально через пару часов, на рассвете, осталась лишь урна с его пеплом и костями. Днем мы уже взошли на корабль.