— Так что, отец? — спросил Публий снова. — Что ты думаешь о долгах? Что бы ты сказал, если бы их простили всем и сразу?
Дед пошамкал губами, пожевал хлеб и сказал, обнажив четыре оставшихся зуба:
— Я бы сказал, что люди справедливее богов.
— Слышали?! Вы слышали, что он лепит вообще?
— Дядька, — сказал я. — Ты так говоришь, как будто ревнуешь.
Тут ты захохотал, что разозлило дядьку еще больше.
— Ты, щенок, — прорычал он тебе сквозь зубы. — Если будешь якшаться со всякой швалью, швалью и станешь!
Оскорбляло это, видите ли, великую честь Антониев, потомственных коррупционеров, развратников и пьяниц.
Публий же свое отвращение, думаю, не меньшее, а, может, и большее сдерживал.
— Спасибо, отец. Луций, вели слугам дать ему денег на ночлег и завтрак.
— Нет, — сказал ты. — Папа, ты не понимаешь, я хочу, чтобы он остался у нас. Ему нужна забота. Он не выживет, если его бросить.
— Так заплати деньги, — сказал я. — Кому-нибудь, кто позаботится о нем. Жалко дедка, действительно.
— Сначала заработай эти деньги, Марк Антоний, — сказал мне вдруг Публий. Я, помню, тогда сильно на него обиделся, знаешь, как это бывает, когда родитель не вовремя бросит тебе замечание, и ты оскорблен навсегда, хотя на самом деле часа на два.
А Публий повернулся к тебе и сказал:
— Если ты считаешь нужным, Луций, то делай так. Но я хочу, чтобы ты не поручал прислуге заботиться о нем, а делал это сам. И ты поселишь его в своей комнате.
У дядьки аж челюсть отвисла. Интересные методы воспитания, видишь ли.
Ты радостно вскрикнул:
— Да!
— А теперь проводи его на кухню. Ухаживать за ним — твоя обязанность, но ты не должен мешать другим членам семьи.
— Каково, а? — сказал я дядьке.
— Кого ты из него вырастишь, Публий? Клодия Пульхра?! Эй, Луций! Если ты будешь потворствовать тупым, ленивым и слабым, ты погибнешь вместе с ними!
Но ты уже не слушал, ты сказал, совершенно беззлобно:
— Бухай, дядька.
— Не выражайся, Луций, — сказал Публий. Когда я тоже встал, он сказал мне:
— А ты куда собрался?
— А, помогу Луцию, — ответил я. — Прошу меня извинить.
На самом деле я пошел собираться на свидание.
Ты же знаешь, никто так и не объявил Гая Антония Гибриду причастным к заговору Катилины, хотя слухи об этом ходили. Да и отношения его с самим Катилиной были крайне неоднозначные. И все-таки я думаю, хотя это и не очевидно, что дядька продолжал ненавидеть Публия и сыграл некоторую роль в том, что случилось позднее.
И, может быть, он избежал суда потому, что рассказал кому-нибудь что-нибудь чрезвычайное важное.
Я не думаю, что желание погубить Публия хоть когда-нибудь, хоть на одну единственную минуту оставило его. Такой уж был человек наш дядька.