— Ты далеко живёшь?
— Будете ко мне приставать, я вызову полицию.
Я усмехнулся. Но мальчика решил проводить до дома, мало ли.
ОНА.
Носик утюга с лёгким шелестом скользил по ткани, оставляя за собой обжигающе горячий след. Иногда утюг фыркал, обдавая меня волной влажного пара. Я гладила второй час. И ненавидела все. Эту квартиру, этот утюг, эти бесконечные шторы и маленького Толика тоже. Толика ненавидеть и вовсе было незачем — все, что он делал, так это смотрел на меня. Смотрел, смотрел и снова смотрел. Я не выдержала и обернулась к нему.
— Может, конфету?
Толик икнул. И улыбнулся счастливо. Конфеты ему запрещали. Ничего, тётя Света добрая, хорошая и самая милая. Ребёнок спрыгнул с дивана, вложил свою маленькую, чуть влажную ладошку в мою руку и засопел. Этот ребёнок отказывался со мной разговаривать, зато провожал взглядом, куда бы я не пошла. Я люблю детей, честно. Но этот конкретный маленький мальчик казался мне будущим маньяком.
Когда вернулась мама, Толик сидел с шоколадным, немного пьяным от счастья лицом и внимательно следил за моими руками, которые кромсали на кубики недоразмороженное куриное филе. К сожалению, вернулась мама не одна.
— Света! — возмутилась Вера и бросилась к ребёнку.
Так, словно я стою и за пяточку небрежно держу над пропастью её сына. А он всего-то съел конфету. Две. Ладно, если быть честной, то три. Но Вера-то не знает, сколько их было.
— Ничего страшного не случилось, — сказала я, а Верка истеричными резкими движениями оттирала лицо ребёнка. — Он всего-то съел конфету. Ну ладно, две.
— Света, — покачала головой мама.
— Все в порядке, — снова повторила я. — Ничего страшного…
— Мой ребёнок не будет есть сладкое до шести лет! Я так решила! И не тебе оспаривать мои решения!
Я посмотрела на Толика. Он выглядывал из-за маминой спины виноватым взглядом. Мне вдруг стало его жалко. И чего я к нему прицепилась? Хороший мальчик. А мальчики все немножко того, маньяки.
— Тогда сама шоколад не жри, — спокойно сказала я Верке. — Ты знаешь, какими он глазами на конфеты смотрит?
— Теть Тань! — возмутилась моя кузина и повернулась к маме, ища поддержки. — Ну это ни в какие ворота! Пусть сама детей рожает и потом воспитывает.
С меня хватит. Я сдернула с себя фартук. Хотела одним резким движением смести со стола это мясо, чтобы кубики, которые должны были стать начинкой для пирога, заляпали светлое Веркино платье, покатились по полу, чтобы разбилась стоящая на краю кружка. Потом посмотрела в широко распахнутые Толькины глаза и поняла — испугается. Он же не виноват, что у него мама истеричная дура.