Теперь надо резко выпрямить руку, позволив Мышке продолжить моё движение по инерции. А затем просто подбросить наверх. В моём воображении картинка смотрелась просто превосходно. Я уже представлял, какими глазами будут смотреть на толстячок и Мышка, как на бога танца.
— Не смей! — вдруг вскрикнула Мышка, словно почувствовав, что её ожидает. — Ты меня уронишь!
Поздно. Движение было не остановить. Мышка и правда была лёгкой, как пушинка. В последнюю секунду я понял, что бросать её было бы очень не благоразумно, и решил просто поднять её на вытянутых руках, что и сделал. Мышка словно тоже заигралась, раскинула руки в стороны и засмеялась даже. В ушах бились музыка и кровь, мешая слышать, но я представил, как мне рукоплещет пораженный в самое сердце толстяк.
Все это длилось доли секунды. А потом колено пронзила острая боль, оно подломилось, я подался вперёд, роняя Мышку, стараясь в последней, безумной попытке её удержать, но понимал, что поздно.
Мышка упала с таким грохотом, словно весила тонну.
Упала и осталась лежать. Честное слово, на какой-то момент у меня даже сердце оборвалось. Некстати подумал — достойное завершение нашего двадцатилетнего знакомства. Мышка попадёт в больницу со сломанной шеей, а я в тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений.
Прошло от силы пару секунд, а мне казалось, что они тянутся бесконечно.
И неловко, и страшно. Мышка все не шевелится, все так же бьёт по ушам музыка. Я не выдержал, шагнул, прихрамывая, к музыкальному центру и, не тратя время на множество кнопок, просто выдернул его из розетки. Упала тишина, плотная, идеальная. Я поймал себя на том, что пытаюсь уловить Мышкино дыхание, и разозлился сам на себя. Трагикомедия, блядь.
— Эй, Мышь, ты живая? — произнёс я наконец в тишину.
Подошёл к ней, сел рядом на корточки, не обратив внимание на резь в колене. Она лежала, неловко раскинув руки и ноги, и не шевелилась. Я протянул руку к её шее, пощупать пульс, когда она распахнула глаза.
Большие, цвета пасмурного неба. Светлые, а вокруг тёмный ободок. Неправильные, слишком выразительные для её лица. Я задержал дыхание. Боже, я не чувствовал себя таким идиотом уже давно, хотя неудачником ощущаю регулярно. Смотрел на неё, лежащую у моих ног, такую, блядь, молчащую, — какого хрена вот молчит? — и ждал.
— Я тебя ненавижу, — наконец сказала она.
— Знаю, — вздохнул я с облегчением. — Жить будешь?
— Иди на х*й, — это грубое слово совсем с ней не вязалось, оно было скорее из лексикона Аньки.