— Объясни, пожалуйста, — тихо попросил Эдвард.
— Моя мать уже два дня содержится в нижних темницах. Этому есть задокументированные доказательства.
— Но. как? Я не знала! — ошарашенно пробормотала Марион.
— Эти данные мне любезно предоставила журналистка из “Дретонского вестника”, — легко ответила я, умолчав, какие еще данные она предоставила.
— Тебе это дорого стоило? — спросил Эдвард.
И я впервые за все это время отважилась посмотреть ему в глаза. Взгляд внимательный, изучающий, в нем явственно читалась боль — вот только почему? Ведь для него все складывается как нельзя лучше. Может, за подружку свою переживает? Стоит ли ему сообщать, что Николь, судя по всему, теперь греет постель королю Аркадену? Видимо, фетиш такой у барышни, с правителями развлекаться. Или сам с этим разберется?
Наверное, сам. Чай, не маленький мальчик.
— Чтобы эта цена не была напрасна, нам все же стоит дойти до храма и официально оформить брак.
Меня трясет. Так, что зуб на зуб не попадает в прямом смысле этого слова. И руки трясутся. И ноги. И дышать тяжко. Настолько тяжко, что я беззвучно открываю рот, пытаясь захватить хоть немного воздуха, а не получается.
Никогда не думала, что моя свадьба будет именно такой.
Я в мужском костюме, который велик размера этак на три, с мочалкой на голове, без косметики. И мне до сих пор кажется, что от меня воняет дерьмом. Сколько бы Эдвард меня ни переубеждал по пути, я не верю.
Убожище убожищем. А рядом мужчина. Хороший мужчина. Смелый, умный, симпатичный, но совершенно меня не любит. И более того, я совершенно не понимаю, когда меня это вообще стало волновать.
Все у меня через жопу. Видимо, было, есть и будет. Сколько бы я ни одерживала побед, сколько бы ни покоряла внутренних вершин — жизнь через жопу слишком устоявшаяся традиция. И от этого делается так горько, что хочется выть.
В такие моменты даже кажется, что какой бы умненькой, какой бы симпатичной ты ни была, счастья все равно не достойна. Иначе почему оно ускользает у тебя из рук? С завидной регулярностью ускользает, между прочим. Впрочем, понятно почему — в какой-то момент ты уже не счастье пытаешься поймать, а долг исполнить. Перед кем? А ты сама толком не понимаешь, просто хочется — от всей души хочется — придать своей жизни хоть немного значимости. Хоть каплю рельефности. Придать своей жизни... жизни?
Когда я сказала “Да”, когда мне на голову надели корону, когда мы обменялись с Эдвардом неловким поцелуем, и даже когда наши тела охватило голубым свечением принятия королевских регалий — я совершенно ничего не почувствовала, кроме опустошающей черной дыры внутри. Она мгновенно всосала все эмоции.