Особенно раздражало юношескую душу, даже в некоторой степени оскорбляло то, что о его родной, любимой каждой клеточкой земле, которая, как кобылица жеребенка, вскормила его и подарила духовные крылья для высокого полёта, наконец, благодаря которой, как в своё время Уралом, уже сегодня прирастает мощь и величие всей огромной советской страны, вроде бы талантливый поэт не нашёл духовных сил, чтобы подняться до наивысших высот поэтического вдохновения, как это произошло с ним при написании тех же замечательных стихов “Свадьбы”. И всё же Анатолий Петрович дочитал двухтомник до конца, и, хотя совсем не редко в нём встречались весьма превосходные строки, изменить вдруг своё сформировавшееся прохладное мнение о гремевшем на всё отечество поэте уже не смог. И в последующее время, если его кто-нибудь настойчиво просил высказаться о Евгении Евтушенко, он просто откровенно говорил: “Извините, но я — не критик, не литературовед, а всего лишь читатель, от имени которого могу сказать лишь одно: что интересующий вас поэт, к сожалению, не мой...”
В этот прилёт в Братск, который со временем стал в Восточной Сибири центром не только энергетической, но и деревообрабатывающей, целлюлозно-бумажной и алюминиевой промышленности, тоже захотелось хотя бы проехать по плотине. Но из-за того, что, можно сказать, целые сутки были брошены псу под хвост и, что уж там говорить, по своей вине, выразившейся в наплевательском отношении к своевременному приобретению авиабилетов, Анатолий Петрович, не желая больше терять ни минуты, из аэропорта на такси сразу поехал в институт. И удачно, поскольку успел в самом конце рабочего дня застать на месте заведующую учебной частью заочных факультетов Нину Сергеевну Воробьёву, женщину хотя давно пенсионного возраста, но каким-то чудом сумевшую сохранить прямую, словно девичью, стать, зоркий взгляд, а главное, являясь уроженкой Ленинграда, она была словно насквозь пропитана высоким тактом общения и обращалась к студентам и к преподавателям исключительно по имени и отчеству Она обладала удивительно культурной речью, говорила негромко, но так, словно после каждого слова ставила жирную точку. Удивительно, седина волос, которую она не скрывала, не старила её, а лишь делала элегантно строгой.
Когда Анатолий Петрович, тяжело дыша от быстрого подъёма по крутой лестнице с мраморными ступенями, вошёл к ней в кабинет, она, тепло ответив на его вежливое приветствие, промолвила:
— А я вас ещё вчера поджидала... Почему опоздали? Что-то серьёзное случилось на работе или в семье?