— В общем-то, точно — за ними!
— Вот и договорились!
Но Анатолий Петрович на этом не отпустил главного экономиста... Вдруг как-то сразу посуровев лицом, неожиданно спросил:
— Маульт Акимович, вот ты меня в гости приглашаешь, и я за это благодарен тебе! Но не зря же говорят, что тому, кто забудет старое, выколют не один, а оба глаза! Я имею в виду горькую память твоего народа, который после освобождения Северного Кавказа от немецких захватчиков был в течение суток, без всякого следствия и суда, но не без вины, а конкретно — за активное содействие оккупантам выселен из родных мест войсками НКВД, которыми в то время руководил, кстати, грузин Лаврентий Берия. В товарных вагонах, в которых обычно перевозят скот, горцев, успевших захватить с собой в дальнюю дорогу лишь кое-что из одежды и продуктов, под конвоем вывезли в казахстанские, мало заселённые, можно сказать, голые степи, зимой нещадно продуваемые морозными вьюгами, а летом выжигаемые сильным зноем! В результате этого старые немощные и просто больные люди, лишенные своевременной медицинской помощи, напрочь изголодавшиеся, погибли. Скорей всего, они были наспех похоронены на полустанках, и теперь вряд ли отыскать их могилы... Хотя после войны сталинское решение о выселении карачаевцев, как и других кавказских народов, было осуждено новой властью, и они смогли вернуться на родину, как же должна кровоточить у них душа и сегодня! А значит, пусть не враждебно, но по меньшей мере — с недоверием твои однородцы могут и поныне относиться к русским людям, хотя они сами тоже невольно оказались заложниками того, может быть, самого жестокого времени в истории нашей страны! И, понимая это, разве я смогу на отдыхе среди твоих сородичей чувствовать себя в полной мере раскованно, безоглядно восхищаться красотой лесистых гор, отвесных скал, глубоких ущелий со стремительно сбегающими к равнине реками, бурно вскипающими на порогах, грозно ударяющими волнами в гранитные стены высоченных берегов! Или я всё же в своём невольном опасении ошибаюсь?
— Прежде чем ответить, — сказал Маульт Акимович, — я бы хотел, Анатолий Петрович, с вашего позволения, задать свой вопрос! Можно?
— Пожалуйста!
— А почему вы считаете, что за те страдания, которые пережил мой народ, он должен обижаться именно на русских?!
— Да потому, что в нашей большой, многонациональной семье братских народов почему-то всегда виноват старший брат!..
— Спорить не буду — есть такое!..
— О чём тогда речь?.. Слушаю!..
— Во время депортации, — после небольшой паузы заговорил Маульт Акимович по существу заданного ему вопроса, — я еще находился в чреве матери и родился вскоре по приезде нашей многодетной семьи в казахстанские степи. Насколько суровой мачехой обернулась для неё ссыльная жизнь, могу судить лишь по тому, что из восьми детей, моих старших братьев и сестёр, за годы войны умерли пятеро, естественно, от болезней, которые в результате хронического недоедания, постоянных зимних простуд смертельной хваткой, почище всякого репья, цеплялись за ослабленные организмы! Но в школе, где вместе учились и дети репрессированных, и дети переселенцев из охваченных огнём войны областей, и дети местных казахов, разногласий на национальной почве между учениками почти не проявлялось! Конечно, как среди всякой ребятни, не обходилось без потасовок и даже драк, но в основном они возникали из-за обидных поступков хулиганистых задир. Ими чаще всего оказывались мальчишки, так называемые жертвы безотцовщины и сиротства, что, к сожалению, в военное, грозовое лихолетье встречалось нередко.