— общепризнанно незыблемый.
Базовый уровень этого уклада у него пейзажный. Обширная южнорусская степь с колючими островами белоствольных берёз и встык — тайга, непроходимая, непролазная, неприступная. Климат — крутой и непредсказуемый. Или зной, прожигающий всё. Или ледяной ветер, всё вгоняющий в озноб. Так что идти надо спиной к ветру. А надо! Хоронясь от ветра, штопором взметающего песок до небес, и этим же небесным светом любуясь. И то, и другое — встык? Именно!
Пейзажи у Переверзина — не просто сверкающие подсветки при каждом повороте действия, они композиционно переглядываются, стыкуются, словно на прочность проверяя душу, затиснутую в это живительное и грозное бытие.
Бытие, в котором природная первозданность соукладывается с плодами человеческих усилий.
Апофеоз такого сочленения — Гидроэлетростанция в Братске, возведённая с таким размахом и в таком изумительно красивом месте, что более величественной панорамы представить себе нельзя, а лучше всего затормозить и замереть, любуясь...
Один нюанс в этом любовании взывает к моему комментарию. Здесь (замечает Переверзин устами своего героя) останавливался поэт Евгений Евтушенко и даже создал целую поэму — “Братскую ГЭС”. И дальше: “Жаль, что, воспевая героические будни советских комсомольцев, он не смог обойтись без идеологических мотивов”.
Я думаю, дело не в “идеологических мотивах” поэмы, прогремевшей за поколение до того, как герой Переверзина её прочёл. Если уж говорить о поэзии, то слух у Переверзина точный, он отлично знает, что “Свадьбы” Евтушенко — непревзойденная вершина его лирики. Но тут дело в другом.
Дело уже не в том, как отразились края державы в стихах поэтов-шестидесятников, в позднесоветские времена освоивших её “от края и до края” (они своё дело сделали!), а что почувствовал эпоху спустя Переверзин.
Держава, отошедшая от опустошительного гитлеровского нашествия, начинает накапливать силы, чтобы продолжить свой диалог с Природой. И перекличку народов, Природой сведённых воедино на этой земле. Это пафос и поэтика переверзинской прозы.
Братская мощь освоенной Реки потрясает. Более величественную панораму представить трудно. “Она своей неповторимостью вместе с дующим сильно верховым ветром врывается в душу, вызывает сладкий восторг, захватывает дух!”
Это точка духовного отсчёта: любовь, делающая человека сыном земли. Постижение любви.
Отдавая должное героике этого периода, Переверзин хочет начисто освободить его от идеологии. Задача непростая, потому что идеология в ту пору насквозь пронизывала героику. Переверзин ищет героике другое основание, которое удержало бы и освятило позднесоветское бытие.