— Анатолий Петрович, а тут и объяснять нечего... — вновь за всех стала по-деловому говорить Марфа. — Надо просто добиться, чтобы жирность проверяли перед сдачей, а не после неё на городском молокозаводе, куда отправляется молоко для углублённой переработки!
— Вы хотите сказать, что жирность занижают! Так?!
— Вот именно! Да и как этого не делать, если мы сами, как малые да несмышленые телята, идём на поводу, только что ушами не прядаем, а именно: от нашей фермы при установлении жирности представителя в лице зоотехника почему-то не бывает! А ведь для молокозавода прямая выгода — специально занижать качество совхозного молока, чтобы при оформлении платёжных документов указывать сортность как можно ниже и таким нехитрым способом получать липовый доход, может, даже и сверхдоход, а совхозу от этого — сплошной убыток, ведь разница в ценах за третий и даже за второй сорт намного ниже, чем за первый!
Анатолий Петрович тотчас строго посмотрел на управляющего:
— Будьте добры, объясните, как такое безобразие вообще могло произойти? Или и здесь виноват кто-то из управления совхоза?!
— Не знаю, виноват или не виноват, но я этот вопрос пробовал разрешить с директором молокозавода, и, к сожалению, должен признаться, что всякий раз безуспешно, поскольку она мне всегда тыкала чуть ли не в нос договор, заключённый на год вперёд с совхозом, в котором оговорён именно такой порядок сдачи и приёма молока.
— И кто же с нашей стороны его подписал?!
— Главный зоотехник, ваш непосредственный заместитель!
От такого ответа Анатолий Петрович почувствовал, как кровь с силой прилила к лицу, в висках застучало, и он с негодованием в душе подумал: “Опять этот злополучный Бахтин! Нет, надо его как можно скорей поставить на место, ведь он, по большому счёту занимается самым настоящим вредительством!..” Но вслух как можно спокойнее и твёрже, голосом, в котором звенели металлические нотки, решительно произнёс:
— Ладно, я лично сам до конца проконтролирую дальнейшую сдачу молока, чтобы организовать проверку его на жирность непосредственно во время сдачи на ферме! — и заметил на узких губах управляющего улыбку, определённо говорящую лишь одно: мол, посмотрим-поглядим... жизнь покажет... Но это только ещё пуще распалило сердце молодого директора, и он добавил к уже сказанному: — Не верите, что такое возможно?! Ну и зря! Ибо вопросов нерешаемых нет, конечно, при условии, что они ставятся грамотно, подкрепляемые чёткими расчётами, а не одним страстным жестикулированием рук!
Между тем средних лет якутка-повар, одетая в чёрный халат и обутая в тёмные туфли, миловидная, с чёрными волосами, аккуратно заправленными под тугую красную косынку, с вдумчивым взглядом узких глаз, закончила хлопотать у довольно большой печки, сложенной из кирпича-сырца, на плите которой стояло несколько больших кастрюль. И без суеты, так ловко, что можно было сказать, как бы незаметно подала дояркам и гостям по тарелке гречневой каши с едва видным парком, кольцами поднимающимся над ней, щекотавшим ноздри приятным запахом. Затем разлила из чистого, но по вмятинам можно было судить, что старого чайника с высокой ручкой по эмалированным кружкам свежезаваренный чай, а к нему в нескольких блюдцах расставила по столу рафинированный белый-белый сахар. Всё это она делала сосредоточенно, но молча, словно разговор на самые насущные жизненные темы, касающийся всего отделения, был ей совсем не интересен...