Тут в кухню вошла Наталья:
— Мужчины! Время позднее, пора на отдых! Анатолий, я вам с Марией постелила на диване в гостиной! Спокойной ночи!
— Приятных снов! — ответно тепло пожелал любимой сестре Анатолий Петрович и Виктора, заметно охмелевшего, спросил:
— Ты завтра после обеда не сможешь меня с женой свозить в Кильдямцы — что-то больно тянет побывать в родовых местах?
— О чём речь! Хоть с самого утра!
— Вот и хорошо! А сейчас, действительно, пора укладываться!
— И что же мы с тобой, дорогой родственничек, на сон грядущий, да после такого задушевного разговора и не выпьем? — уже почти пьяно, с трудом ворочая заплетающимся языком, спросил Виктор.
— Хозяин — барин! А я — пас!.. Пока!
Двухстворчатые двери были плотно закрыты. Анатолий Петрович осторожно открыл их и, войдя в гостиную, затворил за собой. С минуту постоял, позволяя глазам привыкнуть к темноте. И, когда это случилось, то увидел, что она, показавшаяся ему сначала густой, на самом деле была как бы светоносной из-за небесных, лунных лучей, широкими волнами лившихся сквозь оконную прозрачную тюль. Стараясь сильно не шуметь, он лёг под одеяло, сразу ощутив всем телом нежное тепло, исходившего от пахнувшего резедой и мятой упругого тела жены. По её неровному дыханию понял, что она ещё не заснула, и тихо спросил:
— А ты почему ещё не спишь?
— Да что-то от стольких треволнений прошедшего дня всё никак не могу душой до конца отойти! В глазах постоянно мелькают то незнакомые лица, то мчащиеся машины, то уличные фонари!
— А если честно, как на духу?!
— Как на духу, говоришь? Ну, конечно, жду тебя!..
Анатолий Петрович, опершись на локоть, приподнялся так, что сверху вниз посмотрел на казавшееся в лунном свете матовым красивое лицо Марии. Глаза её жарко блестели, сочные губы были чувственно приоткрыты, на чистом лбу лежала нежная прядь духмяных волос. Он лёгким движением ладони отвёл её в сторону, коснулся горячей щеки, и по его телу вихрем пронёсся сладостный огонь глубокой нежности, быстро переходящий в сладостное желание близости. Сердце, словно объятое пламенем, часто-часто забилось, в висках заухала наполненная страстью молодая кровь, перехваченное дыхание стало порывистым, жарким... И он, лишь горячо прошептав: “Как же я тебя люблю!..” — в каком-то полуобморочном состоянии осознал, что оба огромных мира — земли и неба — сузились до таких пленительных, таких удивительно милых губ жены, и ему нестерпимо захотелось с головой зарыться в жаркий сугроб её натянувшегося до стонущего звона ядрёного, молодого тела.
Вселенная постепенно стала расширяться до своих привычных границ... Анатолий Петрович, немного досадуя, что Мария продолжала сохранять молчание, за исключением того момента, когда в страсти на его вопрос: “Тебе хорошо, милая?” — она ответила с придыханием: “Очень!..” Откинувшись на спину, взял жену за руку, слегка сжал её и, усмиряя частое дыхание, взволнованно, с глубокой проникновенностью проговорил: