— Посмотрим, — он приподнял руку с брачным рисунком и криво улыбнулся. — Каждый золотой миллиметр — это как кирпичик вытащенный из крепости твоего сопротивления. Чем больше золота в татуировках, тем сложнее тебе будет противиться собственным желаниям, Ар-рина.
День второй
— Мне, вообще-то, вашими мужицкими стараниями даже переодеться не во что. Вечно действуете напролом и не продумываете жизненно важные мелочи.
— В доме тепло, — он крепко потянулся, до хруста костей. Будто специально красовался, демонстрируя сильные руки, перетянутые венами, широкую грудь. — Можешь ходить и так. Я постараюсь не смущаться.
— Так, а это что? — на кресле перед камином были брошены вещи Вилла. Поднялась, прижимая одеяло к груди, пришлось с силой сдернуть свое импровизированное одеяние с Вилла, и подошла к креслу. Даже рассматривать не стала, что к чему, просто натянула на себя его футболку, а потом и штаны. Правда штанины пришлось завернуть валиком, а на талии крепко затянуть шнурок.
— Вообще-то это моя одежда, — послышался голос муженька, когда я отшвырнула в него уже ненужное одеяло.
— В доме тепло, — пожала плечами, — можешь ходить и так. Я постараюсь не смущаться, — вернула ему его же фразу.
К моему сожалению Вилл не стал заморачиваться одеждой. И остаток дня ходил голышом. Отчего мне все время приходилось отводить взгляд. Неловко. И смущаться я перестала, пожалуй, только к концу дня. И то, только потому, что заглянула в шкаф и обнаружила там аккуратно сложенные стопкой несколько комплектов одежды для него и для себя. Мои вообще были новые, с бирками. Вся одежда, которая раньше была у меня оказалась уничтожена во время взрыва. Я не стала ругаться. Только рык сдержать не сумела. Злой и возмущенный. Этот хитромордый волчара весь день дурил мне голову. И мне пришлось щеголять в несуразном наряде из его одежды, а сам он светил своей задницей. А задница у него, конечно, что надо. Хоть картины пиши.
День третий
А Вилл, оказывается, отлично готовит. А я, оказывается, когда нечего делать, люблю пожрать. Причем именно пожрать, а не покушать. Потому что то количество еды, которое помещалось во мне, устрашало даже меня. Я постоянно что — то ела. И к концу третьего дня, похрустывая кислым сочным яблоком с содроганием подумала, что отсюда я не выйду, а выкачусь.
А Вилл не приставал и ни на чем не настаивал. Это немного даже раздражало. Я приготовилась обороняться и держать оборону до конца, а он иногда вовсе делал вид, что меня будто и нет. Бесило. Да и поговорить с ним не о чем. А молчание уже угнетало. Да и от скуки выть хотелось. Он-то хотя бы волком по заснеженному лесу побегать ходил. А я оказалась заперта в доме. Он даже на улицу выходить запретил. А одежду верхнюю в машину унес. А ключ спрятал. Еще бы к ножке кровати привязал, чтобы наверняка, и вообще отлично было бы. И когда я озвучила эту свою мысль, он ответил: